Космонавты живут на земле
Шрифт:
Дробышеву вспомнился рассказ их генерала о храбром чекисте подполковнике Бахметьеве. Давно это было. Кончилась война, и штаб штурмовой авиационной дивизии стоял в маленьком немецком городке под Берлином. Дивизия три долгих года шла сюда от сожженного фашистами знаменитого волжского города, оставляя на пути своем обломки сбитых над полем боя «ильюшиных» и десятки пилотских могил. Горек и славен был путь, окончившийся победой. Когда войска наши с трех сторон окружили Берлин, командир дивизии Илья Спиридонович Постников в последний раз повел сорок штурмовиков на район рейхстага. Низко стлался над спаленными кварталами дым. В Ширее плавали распухшие трупы. По приказу самого фюрера потоки воды
Потом наступила тишина. Дивизия Ильи Спиридоновича Постникова осталась на прежнем аэродроме. Раньше с него штурмовики уходили в бой. Но войны уже не было. Потекли первые мирные дни с очень еще редкими учебными полетами, потому что не сразу после войны выработали штабы планы боевой учебы, с частым застольем, потому что не пережили еще как следует люди, ходившие четыре года между жизнью и смертью, все величие Победы, с охотами и рыбалками в свободные часы. Во всех многочисленных делах, какими была полна жизнь командира дивизии, принимал участие и начальник особого отдела подполковник Бахметьев. Они уже давно сдружились с Постниковым и нашли много общего, хотя внешне меж собой и были несхожими. Полковник высокий, с грубоватым в резких складках лицом, косой сажени в плечах, а Володя Бахметьев – белявый, щупленький, с подслеповатыми синими глазами и тонкими кистями рук.
Каждодневно в рабочие часы сталкивались они то на аэродроме, то в кабинете командира дивизии, то на одних и тех же деловых совещаниях. Иногда ездили к бургомистру, старенькому лысоватому немцу в пенсне с золотой оправой, освобожденному нашими танкистами из концлагеря Заксенхаузен, где просидел он около десяти лет. А вечерами, порою такими тягучими на чужбине, приходил Володя к полковнику, и они коротали время за шахматной доской или беседовали о том, как развернется послевоенная жизнь, на какой путь какие страны станут и где может победить рабочий класс и социализм.
Однажды Бахметьева вызвали в Берлин к одному из его самых старших начальников. Человек в штатском с худым непроницаемым лицом и блеклыми водянистыми глазами принял его в шикарном кабинете, ранее принадлежавшем нацистскому графу. Древняя резная мебель, кресла, обтянутые шелком, оленьи рога и оружие, развешанное на стенах, воскрешали в памяти сцены из рыцарских времен.
– Вот что, подполковник, – сказал человек в штатском, – послезавтра мы будем брать твоего Постникова.
– Как это «брать»? – отшатнулся Бахметьев.
Человек в штатском холодно спросил:
– Да ты что, первый год в органах служишь? Брать или арестовать – одно и то же. Должен знать. Твоя задача до приезда наших оперативников ни на шаг не отходить от Постникова. Парализовать любую попытку к побегу. Особенно будь бдителен, когда он поедет на аэродром. Полеты в эти дни вашей дивизии будут запрещены, но кто его знает…
– Да зачем же ему бежать? – наивно спросил Бахметьев.
Стиснув бескровные губы, человек в штатском ответил вопросом на вопрос:
– Ты знаешь, что твой Постников находился одно время в Испании?
– Знаю.
– Что он был близким другом бывших главнокомандующих ВВС Смушкевича и Рычагова – знаешь?
– Не знаю.
– А где сейчас Смушкевич и Рычагов – знаешь?
– Арестованы, как враги народа.
– Давно
– Не в попойке, а в дружеском обеде, – попытался поправить Бахметьев, – он приехал оттуда совершенно трезвым. И притом был там не один, а с начальником политотдела, командирами всех частей и лучшими нашими летчиками, Героями Советского Союза.
– Это не имеет значения, – строго перебил человек в штатском, – о них мы ничего не говорим. Что же касается полковника Постникова, то нам доподлинно известно, что он еще в Испании вошел в контакт с американской разведкой. К тому же его брат, инженер Уралмаша, был репрессирован еще в тридцать седьмом. Короче говоря, обо всем этом доложено лично товарищу Берия, и ордер на арест Постникова уже подписан. Потрудитесь вернуться на место и выполнять мои указания.
Приехав из Берлина в маленький немецкий городок, где квартировал штаб, Бахметьев не пошел ни в столовую, ни в свое рабочее помещение, а сразу направился домой. Голова гудела. Он умылся и лег на диван. «Враг или не враг полковник Постников? – спрашивал он себя, уставившись в потолок. – Такими ли бывают враги?»
Бахметьев вспомнил врагов, которых видел несколько раз за годы своей службы в госбезопасности. Это был и переодетый в форму советского милиционера фашистский парашютист, лейтенант Фицер, которого вместе с бойцами захватил он под Минском, и бывший кулак, обозленный до смерти на Советскую власть, Фролушкин, – его поймали с ракетницей на крыше подмосковного городка в декабре того же сорок первого, и писарь Слонов, вышедший из окружения и около трех месяцев находившийся в их дивизии: не без участия Бахметьева его накрыли с рацией в приаэродромном лесу, когда он выходил на связь с гамбургским шпионским центром, сообщая данные о самолетах и личном составе дивизии. Это были враги настоящие, стойкие и убежденные. Враги, которым Советская власть была поперек горла. Но Постников… «Нет!» – закричало все в душе у Бахметьева, и он захлебнулся воспоминаниями. Он увидел, как на степной придонский аэродром вместо девяти «илов» возвращается только восемь. Она штурмовала переправу и, расстроенная зенитным огнем, сбросила бомбы мимо цели.
– Кто не вернулся? – тихо спрашивает начальник штаба.
И так же тихо раздается в ответ:
– Командир.
А потом над раскисшим от весенней хляби летным полем появляется ковыляющий «ил» с единицей на хвосте, кое-как садится. Летчики окружаю машину с перебитым стабилизатором и оборванной обшивкой на плоскостях. Раскрывается крышка фонаря, и окровавленная голова командира дивизии клонится на борт. «Взорвал… – шепчет он побелевшими губами сквозь зубы, стиснутые от боли. Но шепчет бодро, ликующе. – Под воду ушли немецкие танки!»
И еще вспоминается… Гудит мотор «ила», несется навстречу земля. Из каждой балочки обстреливают самолет вражеские батареи. Бахметьев, которого Постников взял за воздушного стрелка, видит из задней кабины проносящиеся справа и слева трассы «эрликонов». Шапки от разорвавшихся крупнокалиберных снарядов все теснее окружают их головную машину. Он передает по СПУ: «Командир, разрывы близко». А в ответ веселое, азартное: «А ты сдрейфил? Еще заходик. Заткнем им глотку – и домой!» После посадки Постников слушает смущенного Бахметьева: «Вы только никому не говорите, что я за стрелка с вами летал. Узнают – снимут». – «Вот чудак. А зачем ты тогда попросился?» – «Войну своими глазами посмотреть». На обветренном лице командира дивизии – широченная улыбка, и он дружелюбно хлопает Бахметьева черной крагой по спине: «Правильно сделал, парень. За это тебя и люблю. За честность!»