Косой дождь. Воспоминания
Шрифт:
О. Мороз всячески возвеличивал мать убийцы Ирину — в статье она фигурировала под другим именем — и косвенно пытался хоть как-то оправдать самого убийцу. Но надо признать, что делал он это весьма топорно. Так, журналист писал, что отец, то есть Валентин, устраивал в квартире вечеринки-оргии, когда Ирина уже лежала на смертном одре. И что больная Ирина подвергалась поношению. И что после смерти матери сын якобы боролся и за материнскую честь, и за неслыханные богатства, которые нажили родители.
Не верю я, что кто-то поносил Ирину. Не таким она была человеком.
Что
Видимо, и сам О. Мороз сообразил, что его аргументы никуда не годятся. И, как принято у нас на Руси, вспомнил… Достоевского.
Сын Ирины утопил части трупа в реке. И Раскольников размышлял, не утопить ли труп старухи в реке… Сын закопал голову трупа в лесу. Опять соответствующая цитата из Достоевского.
Вывод из своих рассуждений О. Мороз делал соответствующий, но довольно-таки сомнительный: нет, не годится в убийцы российский интеллигент… Сказано это с пренебрежением — мол, у российского интеллигента кишка тонка!
Ну при чем тут Достоевский? Его герой Родион Раскольников, возомнивший себя сверхчеловеком, решился на убийство мерзкой старухи, обиравшей униженных и оскорбленных. Тут посыл чисто философский, — может ли человек лишить другого человека жизни? Поспорить с Богом? Парень из нашего дома зверски убил девушку не поймешь из-за чего…
Можно только посочувствовать журналисту из «Литгазеты». Никакие убедительные мотивы для особо жестокого преступления не просматриваются… Мотивов нет, а логика, на мой взгляд, все же видна… Вспомним…
На суде отец потребовал для сына самого страшного наказания — смерти. Отец потребовал для родного сына смерти! А его жена пять десятилетий назад… аплодировала известию о казни отца. А в дни «оттепели» не захотела говорить о деле отца, сфабрикованном НКВД!
А дед сына, отец Ирины, был… Да, кем был этот сталинский нарком? Его биография теперь известна. В 16–18 лет вступил в эсеры, в самую радикальную партию России, признававшую и убийства — индивидуальный террор. Позднее стал большевиком. Занимал большие посты. Уже в первые кровавые годы советской власти: председатель Госплана, зампредседателя Совнаркома Украины, зампредседателя Госплана СССР. В 1929 году заместитель наркома земледелия СССР. Стоп… 1929 год — год «великого перелома», год «сплошной коллективизации». И как следствие — голодомора.
Правда, последние восемь лет жизни Г. — относительно спокойные. С 1930 по 1937 год он — нарком финансов, воспитывает любимую дочку… Но почему спокойные? В эти годы Сталин расправлялся с так называемой «ленинской гвардией» — провел ее через пыточные камеры к расстрелам…
Ну а папа юноши-убийцы? Как сказано, он был комсомольский вожак. Из простых. Стало быть, и он выбился в люди неспроста. Наверное, многое повидал. И после смерти жены развернулся, загулял, спутался с молоденькой аспиранткой.
Ну как тут не уверовать в теорию наследственности, в гены? Ведь иначе не возникла бы роковая цепочка: сын убил… Мать сына аплодировала
И не забудем, что в 20—30-х годах особо ценилось, если истинные большевики ради Революции рвали кровные узы; ценилось, когда сын шел на отца, брат убивал брата, жена разоблачала мужа…
Много сказано и написано о трагедийности времени, о котором я пытаюсь рассказать. О загубленных жизнях, о сломанных судьбах людей… Но иногда мне кажется, что в самих людях что-то сломалось. Боюсь, что голодоморы и массовые казни повлияли на генотип человека. Что стали отмирать в нем гены добра и сострадания. И что искусственно вызванные бедствия привели к неотвратимым мутациям…
А иначе как понять: юноша из благополучной, даже из почтенной семьи, не пьяница, не наркоман, убивает девушку, а потом, чтобы скрыть преступление… рубит тело на части… Нет, я верю в гены…
3. Ася Берзер
Можно с уверенностью сказать, что Анну Самойловну Берзер74 — Асю Берзер (так я ее звала всегда, так и буду называть на этих страницах) в 60—70-х годах знала и уважала вся литературная Москва. Трудный характер, зато какая совестливость! В ней было что-то от героев-шестидесятников XIX века, хоть и несимпатичных мне, но ведь таких благородных, бессребреников, аскетов, борцов за справедливость.
При скромном послужном списке — редактор, всего лишь редактор — нельзя сказать, что Ася не состоялась как человек, как литератор. Ее способности, темперамент, вкус, душа стали как бы составной частью тех произведений, которые с ее помощью удавалось «пробить» на страницы книг и журналов в тяжкие для России времена. Она помогла многим видным писателям, в том числе Виктору Некрасову, Юрию Домбровскому, Виталию Семину, Василю Быкову, Фазилю Искандеру, наконец, Александру Солженицыну. И они это понимали и ценили. В этом были ее гордость и счастье. Суть ее жизни.
Недаром на титульном листе «Факультета ненужных вещей» Домбровского, изданного в Париже и подаренного в 1978 году Берзер, значилось: «Анне Самойловне Берзер с глубокой благодарностью за себя и за всех других подобных мне посвящает эту книгу автор», а рукой Домбровского было приписано: «…c огромным удовлетворением за то все-таки невероятное почти чудо, что мы до этой книги дожили. Ура, Анна Самойловна!»
Нашла хвалебные строки об Асе и в книге А. Рыбакова «Роман-воспоминание»75.
С пиететом относился к Асе сам Солженицын. Я знаю, что перед «выдворением» из СССР он пешком пришел к ней домой — в отдаленный район Москвы, чтобы попрощаться. Пешком, поскольку боялся слежки.
И Ася это внимание Солженицына заслужила. Она первая в «Новом мире» — рукопись «Одного дня Ивана Денисовича» сначала попала к ней в руки — угадала в безвестном авторе большого писателя.
Но хватит об Асиных заслугах, о ее достоинствах.
Говорят, что недостатки людей — продолжение их достоинств.