Костер на льду (повесть и рассказы)
Шрифт:
И уж совсем, как пощечина, меня ударили слова:
— Вон молодой-то идет. Смотри, в солдатской шинелке. Тоже фронтовик.
Я круто обернулся. По вестибюлю, продираясь сквозь толпу, шел противник Старика, окруженный друзьями. Среди них были и рядовые, и офицеры, но не было ни одного не в шинели.
Я стиснул трость. К черту! Ни для кого не было привилегированного положения! Довольно ныть! Надо браться за дело. Хватит, насиделся на бабьей должности. Надо завести боксерские перчатки, футбольный мяч, диск — все, что угодно... «И—раз, и — два»—тоже нашел занятие! Если нельзя
— Ты готова? — спросил я Ладу. — Идем?
На улице сыпал мелкий дождь пополам со снегом. Лада поежилась и подняла воротник пальтишка.
— Саша, может быть, ты сразу в гостиницу?
— Ничего, не заблужусь.
Она улыбнулась едва заметно, задумчиво:
— В Москве заблудиться трудно... Но как твоя нога?
— Ничего. Сейчас ей это только полезно. Я и так что-то последнее время ослабил нагрузку.
— Тогда идем в метро.
Странно было спускаться на эскалаторе. Я пошутил:
— В Москве мне жить противопоказано.
— Почему?— не поняла она.
— Да потому, что моя нога совсем отвыкнет ходить из-за таких штук, — я показал на эскалатор.
К платформе подкатил голубой поезд. С шипением открылись двери. Вместе с толпой мы вошли в вагон. Большинство вошедших, судя по разговору, возвращалось из театра. Говорили о балете. Мы молчали. Вероятно, каждый из нас думал о своем.
Поезд замедлил ход. Вскоре яркий свет ударил в глаза. Я посмотрел в стекло, перед глазами промелькнули золотые буквы по красному фону, но я не успел их связать в слово. Пятью минутами позже длиннейший эскалатор вынес нас наверх. По-прежнему сыпал надоедливый дождь вперемешку со снегом. По-моему, рядом были трибуны большого стадиона. Лада взяла меня под руку:
— Осторожно, здесь всегда скользко.
Мы спустились по протоптанной в снегу тропке.
— Может, подождем трамвай? — предложила Лада.
— А нагрузка для ноги? — невесело пошутил я.
Мы перебрались через канаву и пошли по аллее, разбрызгивая месиво из снега и воды.
Лада спросила:
— Перейдем на асфальт?
— Одно и то же. Одно и то же, — на этот раз очнулся я.
Я посмотрел на Ладу, но под деревьями было темно, и черты лица ее расплывались.
Когда мы дошли до ипподрома, я узнал скамейку, на которой утром познакомился с замечательным человеком. Прежде говорили: человек человеку волк. А я на своем пути ежедневно встречаю друзей. Я хотел поделиться этой мыслью с Ладой, но подумал, что тогда придется рассказывать о зяте старика. Нет! Не нужно никаких ассоциаций, напоминающих ей о Володе.
Навстречу, позвякивая, шел пустой трамвай.
—Твой номер, — сказала Лада. — Обратно поедешь на нем.
— Я уже знаю, — сказал я. Это опять напоминало мне о старике. «Причем ведь все это делается бескорыстно», — подумал я.
Лада шла медленно, видимо, боясь за мою ногу, обходила каждую лужу. Когда нас обгоняли прохожие, она останавливалась и уступала дорогу. С левой руки были маленькие каменные домики. Перед каждым из них темнел палисадник. Все домики выглядели одинаково: острые крыши, узкие длинные окошечки.
— Ты сколько дней можешь задержаться в Москве?
—
Больше до самого ее дома мы не проронили ни слова. У подъезда Лада остановилась. Было очень темно. Напротив серел силуэт большого дома. Направо простирался пустырь. Дождь и снег не прекращались.
Лада взяла меня за лацканы шинели и посмотрела мне в глаза:
— Саша, Саша! Ты только пиши!
Мне хотелось закрыть ее полой шинели, хотелось защитить от всего — защитить так, чтобы все житейские бури прошли мимо нее. Но не было такой защиты, не было таких слов...
Она прижалась ко мне, и я почувствовал, как вздрагивают ее плечи.
— Не надо, Лада, не надо. Слезами горю не поможешь.
— Я знаю, — сказала она, вытирая щеки носовым платком.— Ведь я среди людей, которые не знали, какой он был. Ты один его знал... Мне его мать написала, чтобы я приехала к ней... Но кто я для нее? Я даже не была его женой.
— Ты была больше, чем женой. Сколько есть семей, где мужа и жену связывает только... постель. А вы были друзьями и любили друг друга.
— Да, только ты все понимаешь... Одна подруга говорит... — Лада помолчала. Плечи ее все еще вздрагивали. — Ах, я не хочу их слушать... Разве любовь только в этом? Володя тоже понимал, как ты... Мы хотели, чтобы общие интересы... Мы говорили об этом... Чтобы вместе читать книги... Мы хотели радостной, большой жизни... Вместе, рука об руку. Чтоб ничего не страшно, когда друг рядом...
Она снова заплакала.
Я осторожно гладил ее плечи, вздрагивающие под легким пальтишком.
Я ушел, только когда замолкли ее шаги по лестнице.
Я шел мимо двух высоких домов; мимо домиков с узкими окошками и деревьями вокруг; направо, по широкому шоссе; под темным моросящим небом; мимо домов-громад с синенькими лампочками у подъездов; не обращая внимания на обгоняющие автобусы и троллейбусы; разбрызгивая палкой грязное месиво; припадая на раненую ногу; не выбирая дороги; не замечая прохожих.
Я пришел в себя на мосту, под которым холодно поблескивали рельсы, и расспросил милиционера, как доехать до гостиницы. Глядя на купол вокзала, я запоминал объяснения. Я спустился в метро, проехал станцию «Маяковская» и вышел из поезда на «Площади Свердлова», поднялся направо на эскалаторе, свернул налево, спустился по эскалатору вниз, сел на поезд, доехал до станции «Коминтерн», перешел на другую линию, проехал «Арбатскую», «Смоленскую», выехал из тоннеля.
Поезд полз по мосту. Дождь перестал, и из расступившихся облаков светила полная луна. Навстречу, как раз на уровне глаз, двигались большие белые фонари. Освещенный луной, фонарь возникал вдали, медленно надвигался и вдруг быстро проскакивал перед глазами; вслед за ним выплывал уже другой. Я начал считать их, но неожиданно поезд влетел в тоннель, зашумел, потом мягко остановился. Я пошел вслед за толпой, стараясь не торопиться и не обгонять людей. Мне незачем было спешить. Больше того, мне хотелось остаться наедине со своими мыслями. В гостинице меня ждал хороший человек, но именно из чуткости, из желания сделать мне приятное, он будет сейчас расспрашивать меня о Ладе и о боксе...