Костер рябины красной
Шрифт:
Льва Исаевича Гринберга, парторга ЦК партии на заводе, высокого и грузного, начавшего бурно седеть, Фаина до встречи знала плохо. И вот она у него в кабинете, вместе с другими, кто был вызван на тот день. Он медленно ходил из угла в угол по не очень обширному кабинету. Вокруг маленького стола сидели начальники цехов, профсоюзные руководители, секретари парторганизаций цехов. За длинным столом на разномастных стульях в два ряда разместились мастера и рабочие-активисты.
Гринберг хмурил брови, крупное лицо с
— Товарищ Шаргунова, объясните, пожалуйста, нам, почему вы решили проситься на работу к доменной печи? По-моему, никто из сидящих здесь не припомнит, чтобы женщина стояла у горна, — Гринберг повел рукой в сторону сидящих за маленьким столом. — И потом, разве вы плохо работаете в механическом цехе?
— Это не прихоть, товарищ Гринберг, — тихо ответила Фаина. — Я решила пойти туда, где сейчас труднее всего. Прошу поставить меня на вторую домну. Там сейчас прорыв. Мужики оттуда бегут…
— А что ты умеешь делать? — грубовато и насмешливо спросил начальник доменного цеха Севастьянов.
— Подождите, товарищ Севастьянов, — Гринберг нетерпеливо махнул рукой. — Вас еще спросим. Василий Евстафьевич, вы что-то хотели сказать?
— Нечего мне особенно говорить. Девка сама не знает, что ей надо. Замуж бы ее отдать…
Прошелестел смех, кто-то тихонько присвистнул.
— Может быть, обойдемся без неуместных шуток. — Гринберг сжал губы, потрогал волосы.
— Мы ее двум профессиям обучили. Дело свое она знает. Да куда ей к домне! Женщина она все-таки…
— Нет, Василий Евстафьевич, неправильно вы говорите, — Фаина опять встала за столом. — «Женщина, женщина»! Да при чем тут это? Токарем или строгалем любой мальчишка или девчонка робить сможет. А партия призвала нас осваивать мужские профессии. Мужские! Вот и поставьте меня к домне, научите, покажите, что надо. Не бойтесь, работать стану не хуже других…
— Вы садитесь. Кто еще хочет высказаться?
Поднялся Семен Иванович Рачков, председатель профкома.
— Мы ее, товарищ Гринберг, уговаривали в мартен идти — не желает. Ведь в мартене чуть полегше. Вот я и говорю. А она ни в какую! Нет — и как отрезала. Ставьте, говорит, к домне… А у мартена женщины уже работали. Вон Зикеева в Магнитке…
— Да-а. Ну что ж, закроем прения. Идите, товарищ Шаргунова, работайте пока на старом месте. Окончательное решение вам сообщат.
— Я буду настаивать, товарищ Гринберг, имейте в виду. Я в «Правду» напишу!
— Мы вам не отказываем. Ждите. Все пока, товарищ Шаргунова.
В механическом цехе на нее коршуном налетел Андрей Петрович.
— Ты что это, девка, вовсе ошелапутела? Эх, ремня бы тебе… Все-то ей мало, все-то ей чего-то не хватает. Да мы тебе три станка, ежли тебе трудностей захотелось, в ряд поставим. Успевай бегай от одного к другому… Эка она как, на до-омну-у! Да ты знаешь ли, что это такое?
— Да
Андрей Петрович опустил голову, плечи ссутулились, голос осекся.
— Я тебе, Фелька, заместо отца хотел сказать… Замуж тебе бы надо, и то давно пора, а ты в невестки к железной свекровке норовишь попасть… Да от той работы и женой никогда не станешь. Съест она тебя заживо, со свету сведет…
— Прости меня, Андрей Петрович, дура я, погорячилась. Человека ты из меня сделал. Спасибо тебе и поклон земной… Только, видать, судьба моя такая. Ты уж не казнись. Не могу я по-иному.
Андрей Петрович тяжело вздохнул и поплелся к своему станку.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
…Незаметно наступил и покатился вперед сороковой год. К началу весны стало известно, что война с Финляндией скоро закончится. Но близкая победа почему-то мало кого радовала.
Становилось очевидным, что надвигаются большие и грозные события.
В далекий уральский город доходили смутным слухи о напряженной обстановке в пограничных городах.
На заводах и в учреждениях проходили, занятия по противовоздушной и противохимической обороне, люди учились пользоваться противогазом, затемнять окна. Появились плакаты о бдительности. «Болтун — находка для шпиона!» — было написано на одном из них. Все стали как-то серьезнее, собраннее.
А Фаина все ждала разрешения на перевод в доменный цех. Работала она, как и прежде, за двоих. Была членом заводского комитета комсомола, активно работала в профсоюзе, писала в газету. Одним словом — дел было немало, но все казалось, что самое главное и большое — где-то еще впереди. Надвигался праздник — Международный женский день.
В марте на Урале нередко еще свирепствуют морозные ветры, выпадают обильные снега. Но по утрам уже веселее посматривает солнце, под скатами крыш начинают появляться первые сосульки, громче чирикают пережившие зиму воробьи… В клубе металлургов готовили большую праздничную программу: хоровые песни, спектакль, вернее, отрывки из разных спектаклей, из «Бесприданницы», из «Любови Яровой», скетчи, частушки, отдельные цирковые номера. Перед этим запланировано было награждение женщин-стахановок.
И вот этот день наступил. К вечеру клуб был переполнен. Кругом гремела музыка, помещения залиты светом. Перед награждением с коротким докладом выступил сменивший Гринберга новый парторг ЦК на заводе Юрий Сергеевич Казанцев. Это был молодой еще человек в полувоенной форме. Большую голову на короткой шее венчал энергичный, входящий в моду ежик.
Фаине преподнесли флакон дорогих духов, томик Мопассана и отрез на шелковое платье. Взволнованная, она положила подарки на край стола президиума и подошла к трибуне. В зале зашумели, задвигались, долго не смолкали аплодисменты.