Костер в ночи

Петровых Мария Сергеевна

1969

Молитва лесу

Средь многих земных чудес Есть и такое — Листья круж'aт на ветру, Преображается лес, Нет в нем покоя. Это не страшно, это не навсегда, Настанет покой снежный, А там, глядишь, и весне подойдет чреда В срок неизбежный. У нас похуже, но мы молчим. Ты, лес, посочувствуй. Весна — это юность, а старость — не множество зим, Минует одна — и место пусто. Сомкнется воздух на месте том, Где мы стоим, где мы идем. Но и это не страшно, коль ты пособишь, — И в нашу подземную тишь Врастет деревц'o корнями живыми. Пожалей нас

во имя Пожизненной верности нашей Ветвям, и листве, и хвое, Оставь нам дыханье твое живое, — Пусть растет деревц'o Все ветвистей, все краше!..

1969

«Я здесь любила все как есть…»

Я здесь любила все как есть, Не рассказать, не перечесть — Весну любила за весну, А зимушку за белизну, А лето за угрюмый зной, А осень… у нее со мной Был уговор особый, Узнать его не пробуй. Она ведет меня тайком, И всякий раз впервые, Звеня ключами и замком, В такие кладовые, Где впрямь захватывает дух От багреца и злата, А голос — и глубок и глух — Мне говорит неспешно вслух Все, что сказал когда-то.

1969

«Нас предрассветная заря…»

Нас предрассветная заря Надеждой радует не зря, И неспроста пугает нас Тревожный сумеречный час. Лишается земля примет, Когда над ней исчезнет свет, Все дело в свете, но и он Лишь темнотой на свет рожден.

«Нет, не поеду я туда…»

Нет, не поеду я туда. Давно уже зарок положен. Я знала Коктебель тогда, Когда еще в нем жил Волошин. А что там было? Синь, полынь Да море. Небо и пустыня. Там и теперь все та же синь, Но нет пустыни, нет полыни. Стеклом блистают корпуса, Тесня волошинскую дачу, И первобытная краса Исчезла. Все теперь иначе. Туда на бархатный сезон Литературная элита Съезжается, держа фасон… Исчез мой давний дивный сон, Но все, что было, не забыто.

«Народ — непонятное слово…»

Народ — непонятное слово И зря введено в оборот,— Гляжу на того, на другого И вижу людей, не народ. Несхожие, разные люди — И праведник тут, и злодей. И я не по праздной причуде Людьми называю людей.

1969

Эскиз к портрету

Ты живешь смиренницей прекрасною, Всю себя лишь для себя храня. Доцветаешь красотой напрасною, Прелестью, лишенною огня. Стройностью твоей, твоей походкою Восхитится, каждый, кто ни глянь. Красоте зеленых глаз с обводкою Позавидовать могла бы лань, Алощекая и темнобровая, Ты и впрямь на диво хороша… Гордая, холодная, суровая, Самопоглощенная душа. Мраморная прелесть безупречная, Совершенства образец живой… Самоотречение беспечное, Безоглядное — удел не твой. Есть возможное и невозможное, Ты меж них границу провела И живешь с оглядкой осторожною, Ни добра не делая, ни зла.

Четверостишия

* * *

Душа объята сном Иль мечется в смятеньи. А под твоим окном Растет стихотворенье.

* * *

Страшно тебе довериться, слово. Страшно, а д'oлжно. Будь слишком стар'o, будь слишком ново, Только не ложно.

* * *

У

человечества одышка От спешки яростной, как будто — Последний день, а завтра — крышка И мрак последнего уюта.

1969

* * *

На столе бумажный ворох Удалось бы разгрести — И тогда на всех просторах Мне открыты все пути!

* * *

Наглядеться б на чудо! Но усталость с утра, — Это знак, что отсюда Убираться пора.

* * *

Как были эти годы хороши, Когда и я стихи писать умела. Невзрачные, они росли несмело, И все-таки — из сердца, из души.

1974

* * *

И лишь в редчайшие мгновенья Вдруг заглядишься в синеву И повторяешь в изумленьи: Я существую, я живу.

* * *

Как победить, преодолеть тревогу? Где скрыться от смятенья моего? Бог милостив, — и больше ничего Не скажешь. Все, как есть, вверяю Богу.

«Слова пустые лежат, не дышат…»

Слова пустые лежат, не дышат, Слова не знают — зачем их пишут, Слова без смысла, слова без цели, Они озябших не отогрели, Они голодных не накормили, — Слова бездушия, слова бессилья! Они робеют, они не смеют, Они не светят, они не греют И лишь немеют в тоске сиротства, Не сознавая свое уродство.

[70-е годы]

«По мне лишь так: когда беда настанет…»

По мне лишь так: когда беда настанет, Тогда и плачь, «Покуда гром не грянет, Мужик не перекрестится». Таков Обычай прадедов спокон веков. Он у меня в крови. Я не умею Терзаться впрок. Глупее иль умнее Обычай мой, чем вечное нытье, — Он исстари, он существо мое.

[70-е годы]

«Ты говоришь: „Я не творила зла“…»

«Ты говоришь: „Я не творила зла…“ Но разве ты кого-нибудь спасла? А ведь кого-то за руку схватив, Могла бы удержать, он был бы жив. Но даже тот неискупленный грех, И он не самый тяжкий изо всех, Ты за него страдаешь столько лет… Есть грех другой, ему прощенья нет, — Ты спряталась в глухую скорлупу, Ты замешалась в зыбкую толпу, Вошла в нее не как рассветный луч — Ты стала тучей в веренице туч. Где слово, что тебе я в руки дал, Чтоб добрый ликовал, а злой страдал? Скажи мне — как распорядилась им, Бесценным достоянием моим? Не прозвучало на земле оно, Не сказано, не произнесено. Уйди во мрак, не ведающий дна, Пускай тебя приимет сатана». А тот вопит: «Не вем ее, не вем, Она при жизни не была ничем, Она моей при жизни не была, Она и вправду не творила зла. За что ее карать, за что казнить? Возьмешь ее на небо, может быть?..» И я услышу скорбный стон небес И как внизу расхохотался бес, И только в том спасение мое, Что сгину — провалюсь в небытие.

«Взгляни — два дерева растут…»

Д. С.

Взгляни — два дерева растут Из корня одного. Судьба ль, случайность ли, но тут И без родства — родство. Когда зимой шумит метель, Когда мороз суров, — Березу охраняет ель От гибельных ветров. А в зной, когда трава горит И хвое впору тлеть, — Береза тенью одарит, Поможет уцелеть. Некровные растут не врозь, Их близость — навсегда, А у людей — все вкривь да вкось, И горько от стыда.