Кости не лгут
Шрифт:
— Молчи, мразь!
В ту же секунду занавеска отодвинулась, и на пороге комнаты показались два бритоголовых амбала. Увидев нас, они недоуменно раскрыли рты и попятились. По-моему, они были среди тех остальных бандитов, когда нас с Василием накрыли в «Западе».
Итак, в нашей трагикомедии появились новые лица.
Этого еще не хватало!
— А ну, заходите! — крикнула я. — А то!..
Они несмело шагнули в комнату. Опустив руки по стойке «смирно», встали у окна. Оружия у них, слава богу, не было. На обоих были
Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Все интереснее и интереснее. Я перевела дух, резко обхватила левой рукой рыхлую мокрую шею Петровича. Встала у него за спиной, так и держа дуло своего пистолета у него в ухе. От Петровича мерзко несло потом. Как мне противно ни было, пришлось прислониться к его спине, холодной и влажной от пота. Ничего, потерплю.
Я еще раз глубоко выдохнула и спросила добрых молодцев:
— Кроме вас, еще кто-нибудь сюда придет?
— Не… Не… — отозвались оба хором.
Вот кто их знает — врут или нет? Хотя, по-моему, на такой сложный процесс, как обман, их явно скудных умственных способностей не хватит.
В любом случае времени терять не стоит.
— Слушайте, ребятки, — начала я, — будете хорошо себя вести… ну там приказы мои выполнять, вот этот вот дяденька, — снова с силой ткнула стволом пистолета в ухо взвывшего от боли Петровича, — этот вот дяденька не умрет. Ферштейн?
Потом с сомнением посмотрела на них и перевела:
— Понятно?
Они открыли рты и утвердительно замотали головами.
— Прекрасно. В таком случае один стоит на месте, другой лезет в погреб и выгребает оттуда… все, что найдете. Давайте!
Бритоголовые вопросительно посмотрели на Петровича. Я взвела курок пистолета и изо всех сил сдавила скользкую шею своего пленника. Секунду он молчал, потом прохрипел, полузадушенный:
— Чо встали?
Парни разом кинулись к погребу, потом, видимо, сообразили, что велено-то было только одному, и замешкались на полпути.
— Эй, вы! — крикнула я. — Ну-ка на место, придурки! Я же сказала — одному лезть!
Руки у меня были заняты, пальцем показать я не могла, а кивнуть не решалась — курок-то взведен! Еще разнесу Петровичу башку раньше времени.
— Ты полезешь, который… — тут я немного растерялась: они ничем не отличались друг от друга, ну, никаких оригинальных черт, — который… ближе ко мне.
Парень послушно присел на корточки и открыл крышку люка.
— Эй, — вдруг захрипел Петрович, буравя его яростным взглядом, — смотри, правильно сделай! Все достань из погреба. — Петрович сделал ударение на слове «все».
Парень недоумевающе посмотрел на него и полез в погреб.
— Хлебало закрой свое! — заорала я, поддавая Петровичу
Заткнулся.
Есть! Значит, все-таки ребята в этом погребе! Эта толстая потеющая тварь, которую я вынуждена сжимать в объятиях, пыталась подать парню отличную идею — достать из погреба какую-нибудь фигню и с невинным видом заявить, что, дескать, все, ничего там больше нету.
Да вот только очень я сомневаюсь, что бритоголовый эту мысль просек.
Прошла длинная-длинная минута.
Наконец в погребе что-то шмякнулось, вякнул негромко голос, и из отверстия показалось исхудалое, замызганное лицо с прищуренными от света глазами. Волосы на голове были выстрижены клочками.
Неужели это?..
Петрович скрипнул зубами.
— Зовут тебя как? — спросила я новоприбывшего.
— Виталий… — тихо ответил он.
Ничего себе! Видно, гостить у Петровича — не в Сочи отдыхать. Даже несмотря на то, что фотографию Виталика Ножкина я много раз внимательнейшим образом изучала, теперь, когда увидела его вживую, — не узнала!
— Давай вылезай и беги на перекресток, там чувак стоит, увидишь. Волосатый такой.
Виталик неуверенно выбрался из погреба. Грязная одежда свисала клочьями с его истощенного тела. Он, шатаясь, дошел до занавески, отделяющей комнату от сеней, и, задыхаясь, ухватился за притолоку.
Н-да, таким образом «бежать» до перекрестка ему придется довольно долго. Ну ничего, я их тут еще подержу.
— С-сука! — вдруг сипло выкрикнул Петрович.
Я еще раз толкнула его дулом пистолета в ухо. Но уже не так сильно — руки у меня здорово затекли, почти не слушались. Мне кажется, он почувствовал, что я порядком ослабла. Я просто всей своей кожей ощущала исходящую от него ненависть.
Еще несколько минут, и руки мои затекут совсем — не смогу даже шевелить ими. Надо бы размять их, да как?
Из погреба снова донесся какой-то звук. Показалась знакомая бритая голова.
— Больше никого нет? — полувопросительно воскликнула я.
Бритоголовый, молча отдуваясь, вытащил из погреба еще одного изможденного человека. Крысан?
— Крысан? — спросила я.
Человек слабо пошевелился. Голова его, изуродованная так же, как и у Виталика, была перемотана какой-то грязной тряпкой. Лицо — в засохшей крови.
— Крысан! Саша! Ты слышишь?! — закричала я.
Он кое-как поднялся и, шатаясь, смотрел на меня.
— Ходить можешь? — спросила я и, не дождавшись ответа, бросила: — Доберись до перекрестка, там тачка. В ней Васька сидит. Понял?
Крысан, очевидно, решил не тратить и так слабые свои силы на ответ. Он просто повернулся и пошел к выходу. Впрочем, слово «пошел» для этого процесса едва ли подходит. Крысан еле волочил ноги; было видно, что каждый шаг дается ему с огромным трудом.
— С-сучонок, — проскрипел Петрович, — выжил, падла, а я думал, подохнет…