Кости земли

Суэнвик Майкл

Во время этой импровизированной лекции Джимми с удовольствием наблюдал, как Сэлли понуро и молчаливо стоит в дальнем углу. Ей удалось высказаться только раз, да и то никто не услышал. Изредка она бросала быстрые взгляды на Гриффина и тут же вновь отводила глаза.

Неудивительно. Впервые Сэлли удостоилась возможности увидеть себя со стороны, и, судя по всему, увиденное ей не понравилось. Единственное, чего не мог понять Джимми, — почему так разговорчива Гертруда.

Гриффин слушал ее молча, не поднимая головы, просматривая книгу за книгой.

— Кожаные

обложки, — проговорил он, когда Гертруда наконец замолкла. — Серебряное тиснение. Они хорошо к тебе относятся. И остров… Здесь что, все живут в башнях?

— Некоторые. Большинство — нет.

— Выходит, тебя вроде как премировали? И кто же, разреши спросить? — нелюбезно поинтересовалась Молли.

— Наши спонсоры. Я тоже кое-что для них делаю.

— Что именно?

— Вы уже поняли, мне даровано право изменить собственное прошлое. Иначе мы бы сейчас не разговаривали. То, что я живу здесь, отнюдь не премия, а скорее цена, которую приходится платить за это разрешение. Правда, не слишком высокая. Мне позволено заниматься любимыми делами — в основном исследованиями, — а в ответ я разрешаю исследовать себя, когда у них возникают какие-либо вопросы по поводу человеческой расы.

— Да, но в чем состоит твоя работа? — упорствовала Молли.

— Я — типовой экземпляр Homo sapiens.

Лицо Джимми вытянулось. Заметив это, Гриффин объяснил:

— Когда Линней создавал свою систему классификации, он просто описывал основные черты каждого вида, создавая о нем некое абстрактное представление. Но, как обычно, начались недоразумения. Иногда, руководствуясь таким описанием, представителя одного вида принимали за представителя совершенно другого. Поэтому сейчас описание вида делается с конкретного животного, называемого типовым экземпляром. Он тщательно выбирается и сохраняется, а когда возникают какие-то вопросы, исследуется вновь.

— Я что-то не…

— Доктор Сэлли — образец человеческого существа. Та линейка, по которой мы все измеряемся.

— Подождите, — сказал Джимми. От его хорошего настроения не осталось и следа. — Вы имеете в виду, что моя принадлежность к человеческому роду измеряется тем, насколько близко я напоминаю ее?

—  А что вам не нравится? — осведомилась Гертруда. На этот вопрос надо было либо отвечать весь день, либо не отвечать вовсе.

— Возможно, ты наконец объяснишь нам, зачем мы здесь? — предложил Гриффин.

— Давайте выпьем, — ответила Гертруда, — и я все расскажу.

Она налила им по бокалу прозрачной бодрящей жидкости. Минуту назад Джимми казалось, что Гриффин и Молли выглядят уставшими и измученными. Но, глотнув напитка, они приободрились на глазах. Сам он чувствовал, что готов горы свернуть, и не мог отогнать мысль, что бутылочка такого пойла оказалась бы неплохим сувениром там, дома.

— Я была руководителем экспедиции Основного Проекта. Ее первого варианта, — сказала Гертруда. — Может быть, это прозвучит ужасно, но, несмотря на смерти, я чувствовала себя счастливой. У

меня были динозавры. Со мной был Лейстер. У меня было все. Если бы я не отпугнула Лейстера, я бы осталась в мезозое навсегда.

— А чем ты его отпугнула? — заинтересовалась Молли.

— Я сваляла дурака.

Гертруда готовила к запуску спутник, когда взорвалась бомба. На деревьях чирикали птички, и она удивилась, как знакомо и вместе с тем необычно звучит их песенка. Похожая на песни птиц ее времени и все же другая. Да и остальные звуки казались пока что чужими, хотя не менее приятными, чем привычные, оставшиеся в шестидесяти пяти миллионах лет отсюда. Музыка всегда музыка. Впервые она возникла среди маленьких пернатых, но не летающих динозавров. Онейрозавры, к примеру, пели очень неплохо.

И тут раздался взрыв.

Она побежала туда, где висело облако дыма и слышались крики, чтобы увидеть три разбросанных по земле тела: Чака, Далджит и Тамары. Двое были мертвы. Далджит потеряла большую часть руки.

Лейстер стоял около нее на коленях, пытаясь наложить повязку.

Гертруда кинулась к аптечке. Она набрала в шприц морфия, нашла вену на уцелевшей руке девушки и вколола ей обезболивающее.

Остальные обалдело топтались вокруг, осматривая тела, спрашивая друг у друга — что же им теперь делать. Гертруда оглянулась на них и заорала:

— Не стойте, как истуканы! Натяните палатку, приготовьте койку для Далджит, уберите тела!.. Кто-нибудь пусть проверит, что из вещей пострадало. Господи ты боже мой, мне что — одной все делать? Я же разорвусь!

Студенты разбрелись выполнять распоряжения. Помогая Лейстеру остановить хлещущую из раны кровь, Гертруда испытала некоторое облегчение. Работа — вот что лучше всего поможет им прийти в себя. Работа поможет им выжить.

Раны Далджит оказались слишком тяжелыми, чтобы вылечить их в полевых условиях. Она умерла той же ночью.

Ее похоронили рядом с двумя другими, сведя церемонию до минимума. Могилы вырыли на большом расстоянии от лагеря, чтобы не приманивать хищников и не портить настроения.

Затем, дабы отвлечь членов экспедиции от грустных мыслей, Гертруда распорядилась построить из бревен небольшие хижины. Некоторое недовольство вызвал тот факт, что их с Лейстером домик получился больше, чем у остальных. Но к тому времени они были почти что семьей — то есть спали вместе с момента катастрофы — и, конечно, нуждались в просторном жилье.

Занять всех делом оказалось нетрудно: для того чтобы выжить, приходилось много работать. Сложнее было найти цель этой жизни для всех и для каждого. Большую часть оборудования уничтожило взрывом, тот план исследований, который они подготовили дома, пришлось отменить. По предложению Гертруды Лейстер соорудил на Лысом холме площадку для наблюдений за тираннозаврами. Наблюдения вели только они двое как самые квалифицированные. Иногда кому-нибудь из студентов дозволялось присоединиться к ним в награду за хорошую работу.