Костры Фламандии
Шрифт:
– Ну, прибыл он, прибыл, – не проговорил, а словно бы простонал Владислав. – Что дальше?
– Два казачьих полка под командованием полковника Ивана Сирко отбывают сегодня из Гданьска. На французских судах.
– Под командованием Сирко?! – встрепенулся король. – Только Сирко? Значит, генеральный писарь реестровцев полковник Хмельницкий остается в Украине?
– До сих пор его так и не смогли арестовать.
– Арестовать?! Но я не приказывал арестовывать его, граф Гурницкий. Не было моего приказа об аресте Хмельницкого! – только сейчас повернулся
– Знаю, ваше величество, что не было, – довольно спокойно признал Гурницкий.
– Кто же в таком случае посмел?
Гурницкий с угрюмой усталостью смотрел на короля и молчал. Этот двадцатипятилетний, богатырского телосложения, ротмистр не очень-то обрадовался, узнав, что король выделил его из офицеров дворцовой охраны и неожиданно возжелал приблизить к трону. Поэтому позволял себе держаться независимо. Но именно его независимость в оценках и суждениях гарантировала Владиславу, что сообщения, которые он получает от молодого графа, близки к правде. А король давно стремился знать истинное положение дел при дворе, истинные настроения многих сенаторов; обладать более или менее правдивыми сведениями о том, что замышляют канцлер, коронный и польный гетманы.
– Его уже несколько раз пытались арестовывать, – наконец произнес Гурницкий. – По приказу, смею предположить, коронного гетмана графа Потоцкого.
Король вопросительно уставился на ротмистра, глаза его пылали гневом.
– Почему коронный гетман отдал этот приказ? Только честно.
– Потому что полковника Хмельницкого подозревают в измене. И, если учесть, что генеральный писарь не принадлежит к кругу той шляхты, которую коронный гетман не рискует подвергать аресту, рано или поздно этого казака подарят варшавскому палачу.
«Если учесть, что у Хмельницкого нет высокопоставленных заступников, – уточнил мысль король. – А что, теперь любой ротмистр позволяет себе загонять иглы под ногти не только князю, высокородному магнату, но и самому королю? Нынче, видите ли, так принято».
Владислав устало опустился на трон. По привычке оглядел портреты великих предшественников. Скользнул взглядом по бесстрастно застывшим статуям рыцарей.
– Значит, командовать казаками выпало все же Ивану Сирко. Его-то, надеюсь, коронный гетман в измене не подозревает?
– Вместе с казаками во Францию отбыл человек, который сможет развеять многие наши сомнения и подозрения.
– Вы повторяете слова Вуйцеховского, ротмистр, – насмешливо уличил его король. – Только он мог сказать так, как только что сказали вы.
– Естественно, Вуйцеховского. Причем услыхал их недавно, всего несколько минут назад, когда наш тайный советник просил помочь ему попасть к вам на прием.
– Ага, вот оно что! По крайней мере, вы не интриган, что уже облегчает мне душу.
– Искренен, как перед Богом, – поспешно подтвердил Гурницкий. – Так что мне сказать Вуйцеховскому?
– Вам прекрасно известно, кого, каких
– Конечно. Пана тайного советника вы примете в своем кабинете, – склонил голову ротмистр.
– Как только перейду туда, – процедил король, давая понять, что никакого желания встречаться сейчас с тайным советником у него не возникает. Хотя прекрасно понимал: Вуйцеховский входит в число тех немногих людей в королевстве, отказываться от встреч с которыми опасно даже ему, королю.
«Неужели и этот ротмистр подослан ко мне Вуйцеховским? – почти с горечью подумал Владислав IV. – Но каким образом? Я ведь сам избрал его. Сам приметил, сам повелел. Разве что Вуйцеховский, этот ирод, способен предугадать даже то, на ком остановится мой взгляд? В Каменец отослать этого Гурницкого, что ли? Или еще дальше? Но ведь офицер, которого я выберу взамен, тоже окажется агентом тайного советника Вуйцеховского, – охладил себя король. – Да к тому же прирожденным интриганом».
Северный ветер прорывался из глубин моря и гнал к берегу стаю тяжелых, сине-пепельных облаков, напоминающих разбросанный штормом караван айсбергов. Они виднелись прямо по курсу тяжелогруженных кораблей, и, казалось, вот-вот смешаются, словно потерявшие линейный строй враждующие эскадры, командующие которых решили завершить сражение беспощадными таранными дуэлями.
– На траверзе Дюнкерк, господин капитан-командор! – послышался голос марсового матроса.
– Значит, мы все еще на киле, – пошевелил массивными челюстями-жерновами капитан. Во время всего рейса он и в самом деле вел себя так, словно был поражен, что его суда все еще держатся на плаву; что они каким-то чудом все еще держатся…
– В нескольких милях отсюда – канал, ведущий в гавань! – поражал своей осведомленностью марсовый.
– Потому и говорю, что мы все еще на киле.
За весь путь от Гданьска полковник Сирко так ни разу и не услышал из его уст бранного слова. Командор был предельно корректен со всеми, включая самого нерасторопного пьяницу-матроса, которого он все с той же холодной вежливостью пригрозил списать на берег сразу же, как только пришвартуются в порту Кале.
Полковник поднес к глазам подзорную трубу, прошелся ее моноклем по всему горизонту, однако ничего, кроме огнисто-серой полосы заката, на нем так и не увидел.
– Вряд ли мы сумеем разглядеть его сейчас, – предупредил командор. – Потерпите с милю. Я приказал держаться подальше от берега.
– Опасаетесь подводных скал?
– В этих водах рыскают испанские сторожевики. Хотелось бы обойтись без встречи с ними.
Сирко поежился. Даже после сырой неуютной каюты этот продуваемый холодными ветрами капитанский мостик показался ему погибельным.
– Норд уже явно стихает, полковник, – уловил его терзания капитан-командор, мельком осматривая прибрежное поднебесье. Дюнкерк его не интересовал, он хотел поскорее проскочить самый опасный участок пути. – Под утро к порту Кале придется подходить при полном штиле.