Костры партизанские. Книга 1
Шрифт:
И вот — наконец-то! — в тревожной ночной тишине прозвучал этот желанный оклик. Кажется, сбылась мечта! Но тут же оборвалась жизнь Петровича.
Только ступил Каргин на берег, как сильные руки вырвали у него оружие, в спину уперся холодный штык и над ухом, предостерегая, кто-то сказал:
— Не балуй!
Быстрый и неумелый обыск. Потом тот, который здесь был за старшего, спросил:
— Много там еще?
— Трое.
— Скажи, что могут переправляться.
— Григорий плавать не умеет.
— Передавай
И он крикнул. Потом слышал, как товарищи переговаривались, а о чем — не разобрал.
Наконец бесстрастный голос Павла:
— Плывем, встречайте.
Каргина к реке не пустили. Около него оставили двух человек, а остальные изготовились к стрельбе с кромки берега. Правда, кто-то вошел в реку. Возможно, чтобы подсобить Григорию.
Товарищей тоже разоружили. И сразу же сомкнулось кольцо конвоиров.
— Шагом марш!
— А Петрович? Его достать, похоронить надо, — заволновался Григорий.
— Не твоя забота!
И тут Юрка зло оттолкнул ближайшего конвоира и зашипел, еле сдерживая злобу:
— Ты что, гад, мне штыком ребра щекочешь? Ты фашиста так, а я свой!
— Это еще проверить надо! — так же злобно ответил конвоир.
Прямо в сердце ударила догадка: не верят, ни единому слову не верят. Никому из них не верят!
Один из конвоиров, видимо, разгадал их невеселые мысли и успокаивающе бросил:
— Ничего, там разберутся.
Иван Каргин час назад впервые вошел в эту горницу-кухню, но и русская печь, и широкая скамья в одну толстенную плаху, вытянувшаяся вдоль стены, и простой обеденный стол, за которым еще недавно восседала большая и работящая крестьянская семья, а теперь хозяином расположился майор, — все это ему знакомо: товарищи уже побывали на допросе и точно обрисовали обстановку и даже самого майора, донимавшего их, как им казалось, ехидными и излишними вопросами.
У майора лицо широкое, серое от усталости и недосыпания. Он все время держит в зубах папиросу. Если она гаснет, некоторое время, не замечая этого, жует мундштук, потом, спохватившись, прикуривает. Но чаще майор жует мундштук до тех пор, пока не доберется до табака. Тогда он чертыхается, выплевывает изжеванную папиросу в ведро, прижавшееся к ножке стола, и немедленно берет в рот новую.
Много папирос он изжевал. Каргин даже отметил, что майор не столько выкуривает, сколько переводит папирос.
Спрашивал майор, где и с кем был Каргин все минувшие дни, что видел и слышал. Требовал самого обстоятельного ответа и все записывал.
В отличие от товарищей Каргин не считал эти вопросы лишними, ненужными: понимал, что они заданы для выяснения правды. И отвечал так подробно, как только мог.
Наконец майор прочитал ему свою запись, предложил расписаться на каждом листке в отдельности и аккуратной стопкой уложил их перед собой.
— Разрешите
Майор вскинул глаза на Каргина.
— Что будет тому?.. Который Петровича убил?
Голос майора прозвучал неожиданно глухо:
— Его вины нет.
Если бы майор сказал, что того торопыгу за убийство Петровича приговорили к расстрелу, Каргин первый стал бы от своего и товарищей имени просить о смягчении приговора. Но услышанное было так невероятно, что он растерялся, только и смог пробормотать:
— Как же так? Убил человека — и вины нет?
— Война, ничего не поделаешь.
Не мог же майор сказать этому солдату, что уже сегодня утром, когда он доложил начальству о ночном случае, ему ответили с явным неудовольствием:
— Занимайтесь, майор, своими прямыми обязанностями… Да и что вы знаете о нем, об убитом?.. Прощупайте-ка поосновательнее его товарищей, так вернее будет.
И вот он, майор, прощупывает.
Он начал службу в ЧК у самого Дзержинского. Ему не раз приходилось разоблачать ярых врагов Советской власти, которые, прикрываясь маской доброжелательности, черт-те что творили. А сейчас, когда война, грохоча, катилась по земному шару, его прямая обязанность — проверять всех, кто на его участке выходит из окружения. И командиров, и солдат проверять.
Только разве узнаешь полную правду о человеке путем одних допросов, если у тебя нет ни малейшей возможности проверить его показания? Кроме того, матерый шпион так складно врет, что…
Майор был глубоко убежден, что лучшая проверка — сама жизнь. Перешел человек фронт, явился к тебе — допроси его и, если нет ничего подозрительного, немедленно гони в действующую часть!
Однако не дано майору такого права.
Ничего этого не высказал он Каргину, только с сочувствием посмотрел в расширенные от изумления глаза солдата. И еще не сказал майор, что капитан Кулик поблизости, что он вот-вот прибудет сюда, чтобы опознать своего солдата. Не сказал лишь потому, что кругом беснуется война и капитан Кулик по ее вине запросто может и не увидеть Каргина. Пуля или осколок помешает. А раз так, то зачем преждевременно обнадеживать солдата?
Вот и сидели они, майор и солдат, друг напротив друга. Майор вроде бы углубился в бумаги, а Каргин почему-то именно сейчас вспомнил о той большой поляне в лесу, где он перед самым призывом накосил три стога сена.
Интересно, косил там нынче отец или нет?
— Разрешите войти? — раздается с порога знакомый голос, и сразу исчезли видения прошлого. — Товарищ майор, капитан Кулик прибыл по вашему вызову!
— Товарищ капитан! — вырвалось у Каргина. Его так переполнила радость, он был так счастлив, увидев своего командира, что забыл про уставы и бросился к нему, раскинув руки.