Костры Сентегира
Шрифт:
— Теперь ложись отдыхай. Я тут кое с кем из местных поговорю, но тебе не надо при этом присутствовать. И на берег озерца не выходи тем паче.
Сорди упал на постель как был — в одежде и обуви. И снова заснул, как умер. Но уйти далеко не успел. Ибо его позвали.
В узком проходе встала луна — или нет, он сам сделался луной, круглым осколком зеркала, похожим на то, что дала ему Карди для бритья, но девственным и не тронутым никакими изъянами, как сама античная богиня.
Нечто свыше подняло Сорди с ложа и окунуло в Луну. По лунной дорожке он не двигался подобно прочим
Нет, не так. Смотреть издали — не находиться, подумал он. И берега нет: озеро встало вровень с краями своей чаши, это его вода сияла живым фосфором. А у самой воды, в одной светлой рубахе и шароварах, — увидел он — лежала Карди. Запрокинутое так, что коса полощется в лунной воде, лицо казалось высеченным из здешнего мрамора: не подрагивают веки, не трепещут круглые ноздри. А вокруг всего тела…. Чёрное, лоснящееся, со сложным рисунком более светлых ромбовидных пятен и зигзагов…
Огромная змея, что обвила человека кольцами, подняла изящную стреловидную голову и уставилась немигающими глазами в полупрозрачной плёнке — в другие глаза, плотно закрытые веками. Спящие. Зачарованные.
Видимо, Сорди непроизвольно подался назад, вообще шевельнулся. Ибо змей рывком повернул голову — отверстая пасть, кинжальные клыки — и с почти беззвучным шелестом ринулся навстречу святотатцу.
Но наперерез ему уже летел, поворачиваясь вокруг оси, уже раскрытый «Белый Волчонок», неведомо как вышедший из-за пазухи и возникший в руке Сорди.
Клинок ножа ударил точно поперек шеи, звякнув о камни. Голова отлетела к ногам убийцы — челюсти судорожно раскрывались и открывались, язык трепетал обоими концами, как алая лента на ветру.
Кольца раскрутились, соскользнули вниз. Кровь пролилась в воду и пригасила своим пурпурным цветом фосфорное сияние.
— Недоумок, — Кардинена, полуобнаженная и злая, подобрала нож и держала его, по-прежнему раскрытый, на отставленной в сторону руке. — Это ведь с ним я говорила. Хорошо, что беседа наша уже шла к концу, а то бы тебя не так еще приласкало.
Теперь Сорди почувствовал немоту во всём теле и понял, что его парализовало. Как жену Лота. Откуда повылезли некстати эти библейские реминисценции…
— Это как раз ерунда, — она плеснула ему в лицо тепловатой водой из озерца, и он вмиг очнулся. — Ты нарушил запрет. Ты убил вместо того, чтобы самому стать на пороге гибели. Здесь за такое полагается вира.
— Я заплачу.
— Сказано смело. Откуда ты знаешь, как и чем? При всём том ученик не платит и ничем не платится — за него отвечает учитель, — Кардинена подобрала змеиную голову, приложила к извивающемуся в последних судорогах узкому телу. Теперь, в более естественном свете небольшой лампадки на стене, который проявился, когда озеро помутнело, стало видно, что змей скорее атласно-коричневый, чем чёрный, а узоры на нём — золотистые и алые, как пламя.
— Я виноват… Но мне было страшно за тебя, и я разозлился.
— Убить со страху презренней, чем от злости. Что ты выбираешь?
— Второе, Карди.
— Хорошо. Учту, когда придётся тебя наказывать. Не сей
— Я убил разумного?
— Да, но, по счастью, не высокоразумного. Главу Подземного Народа. Единая мысль природы — вот это Высокий Ум, Вселенская Связь Разумов. Капли, что сливаются в реку, не теряя своего вкуса и запаха.
Кардинена произносила двухсловные и трехсловные термины так, что отчётливо звучали прописные буквы.
— Ну что же, сделанного не переделаешь. Остаётся использовать то, что дано в непосредственном опыте. Я хотела взять от Змея силу для твоей инициации — придётся совершать иной ритуал, хотя с прежним смыслом. Вот твой нож, забирай. Свежевать змею сам будешь? Ну, шкуру снимать? Ученику положен выползок, старая кожа, что кай-коаты оставляют внутри грота, пробираясь наружу сквозь щель, но судьба вновь нас переиграла.
Теперь Сорди почувствовал уже не страх, как в самом начале, — но неподдельный ужас.
— Я не смогу.
Однако принял своего «Волчонка» и сунул в узкий карман на внутренней стороне плаща.
— Немногое ты можешь, однако.
Карди забрала свой камзол из кучи, где были сложены все ее вещи. Откуда-то из недр вынула плоский, величиной в палец, кинжальчик и начала не торопясь снимать змеиную кожу, выворачивая наизнанку чулком.
— Мы должны показать, что взяли жизнь Нейги не понапрасну. Единственное, что может нас извинить. Да, что глазеешь попусту? Огонь высеки — здесь не принято его мхом прикрывать. Воду здешнюю в котелок набери и вскипяти, пока назад не ушла.
В самом деле, под ногами уже показались края обрыва, поросшие здешними непонятными растениями, и Сорди пришлось перегнуться ради того, чтобы черпнуть жидкости, до того, как ему показалось, для них запретной. Некоторые водоросли показались ему отчасти высохшими — когда собрал и подложил под кресало, зажглись вообще как порох. Вода в сосуде, который он с умением, куда большим прежнего, укрепил на рогатке над костерком, тоже вскипела почти мгновенно.
Тем временем Карди совершенно обнажила и разрезала тело змея на куски, побросала в котелок. Взломала хрупкий череп, вынула и разрезала надвое мозг, похожий на грецкий орех в сетке прихотливых извилин, протянула мужчине половину на кончике лезвия:
— Это надо есть непременно сырым. Пополам: мне и тебе. И не кривись напоказ, будь другом.
Сорди покорно проглотил, стараясь не слишком давиться. Однако мучения были разве что нравственными: подрагивающая масса оказалась нежной, солоноватой и чуть пряной на вкус.
— А варёное мясо съешь один. Дабы…как его там? Обрести змееву мудрость и ведение.
И добавила, сжалившись:
— Можешь не всё. Но непременно чтобы с благоговением. И не смей вырвать, чтоб тебя!
Однако плоть мужа из рода кай-коат оказалась, даже если отвлечься от ее сакрального значения, вполне приемлемой на вкус. Более того — Сорди понял, что в некоем смысле именно такой пищи он желал всё время.