Костры Сентегира
Шрифт:
— Откуда ты такое взяла?
— Тот самый дракон на крыльях принёс, который вам всем в лесу являлся.
— Что это был за дракон, Карди?
— Тот же, что рядом с Тэйнри за нами по пятам ходит, дорогу как метлой заметает, — вполголоса проговорила она. — Змееволк. Волк Огнезмей. Оборотень и поручник Зеркала.
— Это ведь сказка.
— Ты сам видел. Разве не так? Или, думаешь, примерещилось?
— Сказок не бывает. Волшебства не бывает.
— Понимаешь, — деловито объяснила Карди, — это не сказка, а вроде как сама здешняя
Помолчали, укладываясь и заворачиваясь потеплей. За стеной кони деловито хрумкали травой, запасаясь впрок на будущую дорогу.
— Карди.
— Чего?
— Куда мы дальше пойдем?
— Учить тебя работе с клинком, так я думаю. А это возможно только в большом городе. Есть тут в неделе пути такой. Лэн-Дархан, безданный и беспошлинный, как и следует из его прозвания. Город женщин.
— Учиться там фехтовать? У женщин? Как странно.
— Почему? В горах даже пословица есть такая: «У мужчин род, у женщин — город». А в городе много чего помимо водится. Спи!
VIII
После того, как двое странников вышли из стен разорённой кузницы, погрузилась в седла и взяли верное, по словам Карди, направление — тон и стиль путешествия начали плавно меняться: если не к лучшему, то явно к более интересному. Русла рек выровнялись, берега поросли ивами и красноталом, тропа расширилась настолько, что жеребцы нередко шли вровень. Ночевали не в затхлых каменных пещерах, а в кущах, образованных накрепко переплетенными ветками. Там бывало зябко, иногда приходилось класть Шерла с Сардером наземь и самим притуляться к жаркому боку, но это понемногу создавало дружеский союз четырех.
Днем, когда лошади паслись и кормились, Кардинена учила Сорди фехтовать.
— Сабля против хорошей дубины не станет, — посмеивалась она, — хотя это еще какой клинок попадётся. Иной морёную деревяшку мигом разделит на две половинки и еще тебя за компанию крепко обиходит.
Приёмы, что она показывала, были совершенно иные, чем для рапиры и эспадрона, на турнирах саблистов он тоже таких не видел.
— Юноша, там же убивать не запланировано, — смеялась она над учеником. — Спектакль и вообще показуха для зрителя, вплоть до того, что защита вперед удара ставится. Скорость там — глазом не схватишь.
— Оттого дуэли на видео снимают, — противился он. — Потом просматривают с замедленной скоростью и отлавливают фальшь. Уколы тоже так фиксируют.
— Я ж говорю — спектакль. Что это за удар, если его только техника замечает? Ну ничего, черновую обточку со мной пройдёшь, а в городе твою стоеросовость на полном серьёзе пообтешут. Не фехтовальный зал, однако.
Переубедить ее было невозможно — верней, сама не хотела. Сорди только удивлялся, откуда у него силы берутся на диспуты после той разделки, что она ему устраивала. Сон после всего приходил каменный, вообще чугунный — всякий раз приходилось вступать в реальность сызнова.
Однажды, поднявшись с их общего ложа, Сорди увидел совершенно необычное для себя.
— Карди, они правда или мне мерещится? Крепости на горе.
— Милый, это всего-навсего дома здешние. Для большой семьи или малого рода. Таких здесь уйма.
— Почему я раньше не замечал?
— Спроси у самого себя. Незачем, видать, было.
Ответ был уклончив, как и многое из того, что она говорила.
— Красиво. Знаешь, я такое видел на Кавказе, у хевсуров, только там одинокие башни. И в Марокко. Даже под впечатлением стихи сочинил. Хочешь, прочту?
— Валяй. Делать всё равно пока нечего.
Это значило, что варить похлебку и мыть посуду в ледяной воде его на сей раз не заставят. Проявят снисходительность.
Он попробовал голос, слегка прокашлялся, чтобы не осрамиться, — и начал:
Замки точно венцы на вершинах холмов
И седые от зелени склоны…
Чтоб верней залучить мой небесный улов,
Я влезаю на крышу донжона.
На вершинах в ночи, а в лощинах — и днём
С неба свешены спелые грозды:
Не простые плоды для телесной еды,
А могучие, жаркие звёзды.
Пусть одежды все в хлам, и мечты пополам,
Затворились навеки пороги,
Сквозь руины судьбы я иду по камням —
По кристальной, по млечной дороге…
— А что, вовсе неплохо, — заметила Кардинена, помешивая бурду в котелке наборным черенком ножа. Как выяснилось на днях, саженный тесак из узорного дамаска проходил у нее по разряду столярного инструмента, а уж где до того прятался — непонятно. Может статься, Орхат позабыл с собой прибрать, а она только пристроила к делу.
— Старался.
— Образы… хм… смелые. Заморозки на почве, я так полагаю? И разбитая пополам стеклянная посуда, раз дорога вся в хрустале. Только вот колорит какой-то западноевропейский. И чего так мрачно, а?
— Романтично, я так полагаю.
— Ну, что ты положил и на что — неважно. Там кто был — юноша или, не дай бог, девушка?
Сорди оскорбился предположению настолько, что схватил буковый уполовник и начал яростно мешать им овсянку, оттесняя Карди в сторону.
— Образ такой. Художественно-поэтический. Метафора.
— А, тогда разливай хлёбово по мискам. В самый раз поспело. Да смотри — горелое со дна мне не выскабливай, как в прошлый раз. Если ты обожаешь поджаристые корочки — это твоя личная проблема. Не стоит делиться ею со мной.