Костры Сентегира
Шрифт:
— Сотворят наши собственные дети, свой мир, — ответил Терг властно. И обхватил жену сильными руками, и поверг ее наземь так, чтобы бёдра ее лежали высоко и не выронила она из себя его семени. И проник, и вспахал эту пашню как мог глубоко.
Так в позоре и муках зачала и родила Терга первого человека, а от него произошёл весь людской род. А вот в добру или худу — кто может сказать?»
Кардинена вздохнула и прбормотала:
— Что за странная сказочка. Тебе понравилось, Ирусь?
— Не сказка — миф, — отозвался он изнутри клубка, в который превратились их тела. — Древний космогонический миф,
— Значили, Ирусан? Их что — нет там больше?
Впервые Сорди услышал в ее голосе нечто подобное страху.
— Они есть — но нет самой пещеры. Я так думаю, проросли собой наружу.
— И где?
— Ты помнишь, наверное, что в люкарне на самом верху Купола Тергов всегда показывалось нездешнее небо? Вот они в него и вошли однажды… У нас они. В Кремнике. Не больше же они микеланджелова Давида, в самом деле.
— Да, мы в расчете? Ты оказался мне полезен.
— Но ты мне — еще больше, милая моя инэни Аруана. Воистину кормлюсь я такими историями…
Что было потом — Сорди не слышал: предание о Тергах удивило его, но не более, показавшись неким особенным вариантом Книги Бытия, а рассуждения Ирусика и вообще усыпили.
Проснулся на следующее утро он, к еще большему своему удивлению, в светлой комнате с зеркалом во всю стену, двумя толстенными матрасами на полу — и в обществе одной Кардинены, которая потряхивала перед его ухом приятно звякающим кошельком.
— Умывайся, снаряжайся — и пойдем денежки на обновы растрясать, как тебе и хотелось. А потом колокола слушать. Это, кстати, они тебе сон навеяли: два трезвона проспал, вечерний и утренний. Типа «Молитва лучше сна, но сон куда приманчивей молитвы».
— Что за чепуха, — ночевали в одном месте, проснулись в другом, — проговорил он. Сознание между тем неохотно подтверждало ему, что вчера они сняли именно это — чистенькую комнатушку в гостинице для паломников.
— Карди, я же своими глазами видел Ирусана…
— А я — деньги, что у этого хитрого котяры выцыганила.
— Котяры?
— Кот он, разве не признал? Ученый вельми. Морочит людей своими штучками, травит снадобьями, да хоть не забесплатно. От этих прозрений, на которые он народ вынуждает, большая польза обеим сторонам: кому байка, а кому и ясное понимание своей сути. Мы с ним вместе заведение держали, пока не надоело мне. Только что было оно вовсе не в Лэн-Дархане, как теперь, по его словам, и Терги, а немного поближе к центру Земли.
— А эти деньги — сдача с повестушки, что ли?
— Скорее процент с прибыли. Я ведь всегда числилась в хозяйках сей богоспасаемой конторы.
Сорди уголком глаза покосился в зеркало. Багряные с золотом занавеси мелькнули там, высокие бронзовые треножники, комок перепутанных простыней… И более ничего и никого.
И всё исчезло.
— Карди, что это за мираж такой — он есть и нет его? Вот сейчас показался: или я брежу?
— Немудрено. Намешал Ирусик нам всякого, ухитрился, несмотря на мои выверты и причуды. А насчет сути дела — этот мирок, где мы оба были окружены кошками, вправлен в мир Великого Динана, как самоцвет в оправу перстня. И едино с ним, и наособицу. Так что смекай, ученик!
XI
— Ходить по базарам
И исчезла, пробормотав нечто наподобие — «присмотреть заодно, как коней обиходили, а то знаю я здешний народ: скребницей чистил он коня — это вместо рукавицы — и ус крутил, ворча не в меру».
Оставшись один, Сорди снова кинул взгляд в коварное зеркало — убедиться в отсутствии морока и своём собственном наличии. Всё было там, где и положено, — окно второго этажа, задёрнутое занавесочкой, матрасы, мешки со сбруей и оружием…
Последнее навело его на мысль, что минуты, когда менторша оставила его в покое, надо использовать продуктивно. Например, вымыться остатками бывшей тёплой воды, переодеться в чистую рубаху и штаны, уложить вещи поплотнее, проверить на наличие ржавчины и почистить кирасу.
…Она была безупречна. Те же блики скользили по отполированной поверхности, создавая иллюзию прозрачности, так же, как и ранее, тяжесть доспеха казалась куда меньшей на руке, чем в глазах. Чтобы избавиться от ложных впечатлений, Сорди продел голову в отверстие, затянул пряжки на боках, отчего широкие цепочки натянулись, и выправил косу поверх.
«Рачья грудь, вот как назывался такой горб спереди, — подумал он. — Впору полотенце подкладывать за неимением бюста».
Приосанился и поднял голову.
Из зеркала на него глядел изысканный кавалер восемнадцатого века в латах, пудреном парике с косицей — и на фоне пурпурного с белым знамени.
— Чёрт, — он ругнулся. — Снова это самое.
— В первый раз, Сорди-ини, — чуть обиженно отозвались за спиной. Знамя распалось на части и оказалось многоцветным, как весенняя клумба. Это был ворох платьев, из которого еле виднелась голова самой портнихи — тёмная, курчавая, с широкой белой прядью, пересекающей причёску наискось.
За ней шла Кардинена — с ее собственной причёской тоже случилось нечто. Расчесала и разобрала на пряди?
— Давай поспешай, ученик, — сказала она. — Карнавальные костюмы не только выбрать — еще и подогнать на месте придётся.
На кирасу и смущение застигнутого с поличным она не обратила ровно никакого внимания.
Сорди, отойдя в сторону, поспешно разоблачался, поглядывая в сторону женщин. Без ноши, которую она сгрудила на один из матрасов, портниха показалась ему совсем хрупкой и маленькой: смуглая, гримасничающая, как обезьянка, подвижные руки, влажно блестящие глаза с колючей искоркой — две чёрные розы в бокале золотого, как небо, аи.
— Ты, выходит, в модистки подалась, Эррант? Дело: уж как наряжаться да как в этих нарядах двигаться, ты всегда знала туго.
— А как же, госпожа Та-Эль. Помню, помню, как мы с тобой «Танец Зеркала» исполняли. Я в белом, ты, моё отражение, — в чёрном. Или наоборот?
— Когда как. Раз на раз не приходился. Перед Тергами…
— С кастаньетами твоими любимыми, длинномерными…
— Ну, это в сторону, — Кардинена прервала ностальгию. — Из наших такое с одним Волком было.
— Ладно, вернёмся к делу. Что отсюда для тебя и что для твоего чичисбея — стан, фустан или хитоны?