Костры Тосканы
Шрифт:
— Здесь много места для Медичи и маловато для Христа, — сказал он, посмеиваясь над собственной дерзостью. Потом в его памяти всплыли еще две строки. Из другого стихотворения, написанного в неясном томлении, но сейчас вдруг обретшего отчетливый смысл:
Господь, я стараюсь тебя обрестиНе только затем, чтобы душу спасти…Вот именно. Не только затем. В жизни есть еще очень многое, что нуждается в пригляде Всевышнего. Лоренцо свел воедино больные руки и начал молиться.
На другой стороне площади Сан-Лоренцо —
— Что вас отвлекло, дорогая?
Ее собеседник пересек комнату и подошел к окну. Он был в черном испанском камзоле, выгодно контрастировавшем с белизной кружевного жабо. Лицо его сделалось озабоченным.
— Видите, там. У церкви. — Она указала на площадь.
— Что? Там — мул, это значит, что настоятель где-то поблизости.
— Нет. Правее. — Ее палец немного сдвинулся — Там лошадь Лоренцо.
Ракоци узнал жеребца.
— А ведь и правда. Что ж, у Лоренцо, как видно, есть к настоятелю дело.
— Но он сказал, что отправляется в Синьорию…
Она смешалась и смолкла.
— Наверное, мне не стоит волноваться по пустякам.
Ракоци очень бережно взял ее руки в свои.
— Донна Деметриче, чего вы боитесь?
Она осторожно высвободилась и отвернулась, потупив глаза.
— Ничего, да Сан-Джермано.
Ее нежелание продолжать разговор не было принято.
— Вам нет нужды скрывать свое горе, донна. Я знаю, что вас тревожит. Я тоже тревожусь!
Она колебалась, не зная, насколько можно довериться чужеземцу.
— Он вам сказал?
— Нет. Я сам сказал ему это. — Ракоци вновь повернулся к окну. — Хотите спуститься и поискать его? Хотя, если все в порядке, он разозлится ужасно.
— Пусть себе злится.
Деметриче быстро прошла в конец комнаты и решительно сдернула со спинки стула длинную красноватую шаль.
— Видите ли, — сказала она, словно бы извиняясь за свою торопливость, — если он хотел переговорить с настоятелем, то почему же сначала не заехал домой? Ведь до церкви рукой подать. К ней вовсе незачем ехать на лошади.
Ракоци разделял ее опасения, но постарался придать своему тону беспечность.
— Возможно, он увидал у ворот португальцев. И, не желая ставить их в неловкое положение, решил где-нибудь переждать.
Он распахнул дверь комнаты, пропуская Деметриче вперед.
— Возможно, — согласилась она без особой уверенности. — Но он бы тогда прислал домой свою лошадь. Он часто так делает. Когда, например, заворачивает в зверинец или когда решает зайти куда-то еще. Осторожнее, здесь очень крутые ступени.
— Благодарю.
Они спустились на первый этаж и, толкнув узкую дверь, вышли в небольшой сад, уставленный мраморными изваяниями.
— Сегодня здесь никого, хвала ангелам, нет, — сказала, зябко поежившись, Деметриче. — Иначе нам пришлось бы идти в обход. Скульпторы, — она указала на дверь, — задвигают засовы…
Окончив молиться, Лоренцо поднял голову и вздохнул.
— Джулиано, — тихо произнес он, — помнишь ли, как мы отпраздновали рождение моего первенца? Мы напились испанского и отправились петь серенады. Мы были совершенно пьяны. Матушка наша тогда очень на нас рассердилась. А сейчас Пьеро — женатый мужчина. — Он потер лицо, стараясь собраться с мыслями. — Твой сын тоже вырос. Замечательный сын. Он далеко пойдет в служении церкви. [35] — Медичи склонился к надгробию. — Мы повесили многих заговорщиков, включая епископа. Сандро написал
35
Имеется в виду Джулио Медичи (1478–1534), побочный сын Джулиано, ставший в 1523 г. Папой Климентом VII.
Медленно, преодолевая жуткую боль, он опустился на колени возле надгробия и, оперевшись руками о камень, застыл.
Он не помнил, сколько времени так простоял. Легкое прикосновение к плечу вывело его из оцепенения. Лоренцо почувствовал прилив раздражения. Чего ему надо, этому служителю Божьему? Разве не видно, что человек хочет побыть один? Он обернулся, и удивленное восклицание сорвалось с его уст:
— Деметриче!
Она приготовилась к худшему и потому осталась совершенно спокойной.
— Да. Ты должен нас извинить. Мы заметили твою лошадь и…
— Нас? — Он пришел в еще большее изумление — Ракоци, — узнал он алхимика, одетого в черное, — что вам здесь нужно?
Ракоци приблизился.
— Я хотел переговорить с вами о донне Деметриче и о ее переезде в мое палаццо. Она выразила желание стать моей экономкой, что будет связано главным образом с тем, чтобы смотреть за книгами и расплачиваться с поставщиками провизии. Так что у нее останется время и для вашей библиотеки, и для дел, какие вы найдете нужным ей поручить. Теперь нужно только решить, когда удобнее совершить переезд.
Ракоци произнес весь монолог без запинки и с любезной улыбкой, но она нимало не обманула Лоренцо.
— Что за беда? Разве нельзя обсудить это дома? Я, конечно, всегда рад вас видеть, но… — взгляд его стал сердитым, — но в других обстоятельствах, более располагающих к дружескому общению. А сейчас ваш визит очень смахивает на подсматривание в замочную щелку. Вам что, нравится наблюдать, как я умираю?
Воцарилось молчание. Ледяное, тяжелое. Прием, оказанный Медичи непрошеному визитеру, содержал в себе оскорбление, за которым могло последовать только одно: разрыв всяческих отношений оскорбленного с оскорбителем.
— Ладно, Великолепный. Вы вправе так думать. — Ракоци обошел надгробие и встал так, чтобы Лоренцо мог видеть его — Выслушайте меня, а потом сами решите, имею я право здесь находиться или должен уйти.
Он скрестил на груди руки и заговорил глухим, безжизненным голосом, первые звуки которого показались чужими даже ему самому:
— Много, очень много лет назад я принужден был увидеть такое, о чем не могу забыть и по сей день. Троих людей, которых я любил больше жизни, растерзали при мне на части. Я ничем не мог им помочь. Они умирали в страшных мучениях, а я на это смотрел. С тех пор у меня не появлялось желания наблюдать за чем-то подобным.