Костры Тосканы
Шрифт:
В тесной прихожей было так душно, что, казалось, сам воздух ее источает зловоние. Сесто медленно поднял голову и убитым тоном сказал:
— Добрая донна, у нас ведь не прибрано.
— Я удивилась бы, если бы это было не так. Вы больны и измучены. Разве Господь отворачивался от прокаженных? — Деметриче возвысила голос. — Разве он трепетал, возлагая на их язвы персты?
Сесто посмотрел на нее как на умалишенную, но ничего не сказал и пошел по узкому коридору. По пути он молча указывал на подгнившие доски в полу, беспокоясь о том, чтобы
Ракоци, следуя за бедняком, наливался холодным бешенством.
— Вы только взгляните! — Шепот его был отрывист и глух. — Полы провалены, стены в дырах. Эти хижины скоро рухнут! Боже, какой позор! Лоренцо хотел снести эти лачуги и построить для их обитателей другие жилища. Но Пьеро совершенно нет дела до замыслов отца…
Сесто остановился и отвел в сторону рваный полог, закрывавший дверной проем.
— Феве, жена, — сказал он срывающимся от волнения голосом, — чужеземец пришел снова. С ним синьора, ты ее знаешь, она приезжала к нам с Великолепным. Мы вместе ловили рыбу и пили вино.
Феве лежала на старой деревянной кровати, укутанная в грязные одеяла. Ее глаза блестели от жара, волосы, разбросанные по подушке, спутались и сбились в комья. Она, похоже, не слышала ничего.
Деметриче замерла на пороге, охваченная щемящей жалостью, но стараясь ничем не выдать ее.
Едва шевеля сухими, покрытыми волдырями губами, женщина с трудом выговорила:
— Добрая донна… Вы не должны… на это смотреть… Мне уже ничем не помочь. Я умираю.
Ракоци внутренне согласился со словами больной, но ему не хотелось расстраивать Сесто. Он принял озабоченный вид и достал из своей сумки маленький пузырек.
Деметриче уже стояла возле кровати.
— Вы не должны отчаиваться, синьора, — спокойно сказала она и повернулась к Сесто. — Я думаю, нам понадобится вода.
— Только не местная, — бросил Ракоци. — Наберите где-нибудь чистой воды. Хотя бы в ключе Санта-Кроне.
Глаза бедняка удивленно расширились.
— Дорога туда займет уйму времени. Чем плохи наши запасы, синьор?
Ракоци выпрямился.
— Куоребрилло, по городу ходит чума, в стены вашего дома проникла зараза. Она содержится и в вашей воде. Ее уже нельзя пить — ни вам, ни кому-то другому. Ступайте к стражникам, они дадут вам осла. Путь неблизок, но вы привезете чистую воду — для себя и для ваших соседей.
— Но ведь сегодня делать что-либо грех. Савонарола велел всем молиться. О дожде и об избавлении от чумы. Ослушников строго накажут.
Ракоци мысленно усмехнулся. Похоже, беднягу больше пугали доминиканцы, чем пожирающая его семейство чума.
— Подумайте сами, — сказал он рассудительно, — может ли помощь нуждающимся считаться грехом? Разве накормить голодных и напоить жаждущих не первейший долг каждого благочестивого человека?
Сесто скорчил гримасу. Он кивнул, но, подняв палец, предупредил:
— Если охранники прогонят меня, вы пойдете к ним сами.
Когда Сесто ушел, Ракоци встряхнул пузырек.
— Вот, Деметриче.
— Что это? — Деметриче откупорила склянку и, смочив свои пальцы в прозрачной жидкости, коснулась ими воспаленных губ Феве.
Женщина застонала.
— Мне больно… Оставьте меня…
— Мажьте, — приказал Ракоци, зажигая огарки свечей в подсвечнике, стоявшем возле кровати. Фитильки их весело вспыхнули, и в комнате стало светлей.
Деметриче повиновалась, стараясь не обращать внимания на сопротивление и стоны больной.
— А теперь не спешите.
Светлая жидкость капля за каплей вливалась в горло Феве. Бедная женщина кашляла и задыхалась.
— Что это? — переспросила Деметриче, не сводя глаз с несчастной. — Что с ней происходит?
Ракоци покачал головой.
— Сразу не объяснишь. Идут процессы, уничтожающие заразу. Если болезнь не зашла глубоко, эликсир ее остановит. Это медленная работа.
Деметриче быстро спросила:
— А это могло бы помочь Лоренцо?
— Нет.
Лицо Сан-Джермано замкнулось. Вопрос был бестактен, и она это поняла.
— Но вы ведь давали ему что-то?
Деметриче умолкла, поскольку Феве снова закашлялась. Она посмотрела на Ракоци, тот взглядом сказал ей, что прямой опасности нет. Затем очень спокойно он произнес:
— Я дал ему два пузырька: в первом было средство, утоляющее боль, в другом — один состав… он действовал какое-то время. Большего я сделать не мог. Больную кровь нельзя излечить, дорогая. А это снадобье, — добавил он, наклонившись к больной, — позволяет надеяться на исцеление. Но полной уверенности не дает и оно.
— Простите меня, Сан-Джермано, — торопливо произнесла Деметриче; лицо ее выражало сильное замешательство, — я не должна была расспрашивать вас. Но я очень мучилась, видя, как он умирает.
Ракоци молча копался в своей сумке.
— Теперь надо выждать, прежде чем снова дать ей лекарство. Если кожа ее примет естественный цвет, она поправится. Если же…
Он посмотрел на Феве. Взгляд его сделался отстраненным.
Деметриче вздрогнула. Сидящий рядом с ней глубоко опечаленный человек мало напоминал того Ракоци, какого она знала. Через мгновение свечи мигнули, и все стало обычным. Охваченная стыдом и раскаянием, Деметриче произнесла:
— Вы были сейчас далеко и думали о другом.
— Да, но о чем, вы не можете себе и представить.
Вспышка молнии озарила окно. Отдаленный раскат грома слился с грохотом закатываемого в лачугу бочонка.
— Я принес воду, — объявил Сесто, входя в комнату. Его лицо было усталым и потным.
— Прекрасно, — сказал Ракоци и взглянул на Деметриче. — Вы сможете ее выкупать?
Деметриче кивнула.
Ракоци обратился к Сесто.
— Нам понадобится самая большая в доме лохань, а еще чистые простыни и одеяла. Если у вас их нет, сходите в Санта-Мария дель Фьоре. Скажите монахам, что это нужно больной.