Костяной браслет
Шрифт:
— Что такое? — спросил Вигот, быстро оглядываясь по сторонам. Он, как и Бруни, знал, что Одиндисе видно то, чего не могут разглядеть остальные. Они уже путешествовали с ней раньше и были свидетелями того, как она возвращалась в прошлое и предсказывала грядущее.
— Вы видели его? — прошептала Одиндиса.
— Видели кого? — спросил Бруни.
— Он стоял там. И махал нам.
— Кто?
— Бергвид. — Одиндису трясло. — Бергвид Отважный! Он приказывал нам вернуться, плыть домой в Сигтуну.
Бруни,
Одиндиса закрыла глаза:
— Появился — и вот его уже нет. А я чувствую себя вялой, будто тряпка.
— Ты так побледнела, — сказал Бруни.
— Даже стала голубой. Будто луна, — вторила ему Сольвейг.
— Возвращайся к судну, — приказал ей старший мужчина.
— Может, мне пойти с тобой? — предложила девушка.
— Нет, — отказалась Одиндиса. — Ты иди. Тебе там понравится. — Она открыла глаза и равнодушно поглядела на нее: — Слоти… он рассказал тебе?
— Про Эдит? — спросила Сольвейг. — Да, рассказал.
— Тогда ты должна выбрать. И ты узнаешь эту брошь. Ты сразу ее узнаешь.
Одиндиса, шатаясь, поднялась на ноги и повернула обратно к причалу.
— Она блуждает между мирами, — заметила Сольвейг.
— Скорее шатается, — поправил ее Вигот.
— На фьорде у нас тоже есть такая женщина. — На лбу Сольвейг выступили морщинки. — И мы никогда не знали, чему верить, а чему нет.
— В любом случае, Рыжий Оттар не свернет с пути из-за какого-то призрака. Вот уж вряд ли! — сказал Бруни.
Они поглядели вслед Одиндисе, а потом продолжили путь в Земляной город.
— Видите вон тот дом? — Бруни указал на него рукой. — С крышей, похожей на шатер…
— Похож на сидящего тролля, — заметила Сольвейг. — Некоторые тролли носят такие шапки.
— Это дом ярла Рогнвальда, — пояснил Бруни. — Он правит городом. Рыжий Оттар тебе рассказывал.
Сольвейг улыбнулась и похлопала себя по лбу:
— Да? Боюсь, что эль говорил громче, чем Оттар.
— А ты знаешь, почему русы стали христианами?
— Я и не знала, что они христиане.
— Мало же ты знаешь. В Киеве был конунг, который решил, что пора русам выбрать себе веру.
— Зачем?
— Хватит меня перебивать, — брюзгливо оборвал ее Бруни. — Я собирался рассказать об этом позднее. Ну да ладно. У шведов, финнов, балтов, славян, булгар, хазаров и арабов были свои боги. И этот конунг, его звали Владимир, отправил посланников в разные страны, чтобы узнать их веру. Они поскакали в Азию, переплыли Великое море. Когда они вернулись, конунг послушал их рассказы и решил, что ислам — вера арабов — подходит им лучше всех прочих.
— Почему? — снова не удержалась Сольвейг.
— Но когда послы сообщили ему, что последователи веры сей не пьют жидкостей, которые перебродили или были
— Что?! — изумился Вигот. — Они не пьют эля?
— Нет, ни эля, ни сидра, ни вина. Ничего хмельного.
— А что же они тогда пьют?
Бруни пожал плечами:
— Затхлую воду. Молоко.
Сольвейг и Вигот медленно покачали головами.
— Когда об этом услышал Владимир, он тоже покачал головой и сказал, что вера, запрещающая эль, никуда не годится.
— В Норвегии тоже так думают, — сообщила Сольвейг.
— И тогда посланники, вернувшиеся из Миклагарда, — Сольвейг навострила ушки, — рассказали конунгу, сколь великолепно святилище христиан, великий храм Святой Софии, и как пышны все обряды, что в нем совершаются. Вот что они сказали: «Не найдется на земле ни красоты, способной затмить эту, ни блистания, свету этого храма подобного». — Глаза у девушки засияли. — Так конунг Владимир решил, что русы должны принять христианство. Но не сомневайся, старых богов они тоже чтут. Я даже слышал слово, придуманное специально для этого, — «двоеверие». Земля двух вер.
Стоило Сольвейг наклонить голову перед притолокой и ступить в обшитую бревнами клеть, как она почувствовала, что попала в волшебный мир.
Внутри было жарко и душно; потолки и стены были закопчены, и все покрыто сажей, и всюду, в каждом уголке, лежали сокровища, каких она еще никогда не видала.
Тут — россыпь стеклянных бусин, голубых, словно незабудки, и зеленых, точно мох, жемчужных и цвета шафрана… Там — глыба янтаря, огромная, размером с колено. Вот гора заклепок, а вот — два серебристых березовых лукошка.
Сольвейг едва успевала разглядеть одно, как глаза тут же влекли ее к другому. Она едва дышала от восторга и с радостью согласилась бы провести в этом чудесном месте всю свою жизнь.
Слышно было, что внутри избы кто-то двигается, затем обтрепанная занавесь, отделявшая мастерскую, распахнулась, и к гостям выскочил — как из лука выстрелил — невысокий худощавый мужчина; его голова была слишком велика для такого тела. На лице его сияла широкая и добрая улыбка, белки глаз отливали розовым.
— Олег! — воскликнул Бруни.
— Бруни! — воскликнул Олег.
Они обнялись. Не разжимая объятий, оглядели друг друга и рассмеялись.
Бруни указал на своих спутников:
— Вигот. Сольвейг.
— Добро пожаловать! — ответил Олег. — Муж… жена… — Он умильно заулыбался и медленно сцепил пальцы в замок.
— Нет! — вскричала Сольвейг. — Нет, мы не…
— Не что? — спросил Вигот.
— Мы не муж и жена, — ответила девушка, чувствуя, что щеки ее багровеют. — Он думает, что мы вместе.