Костюм Адама для Евы
Шрифт:
– Я не нищая! – гордо воскликнула Скворцова.
– Ты временно сидишь без денег и демонстрируешь редкостную глупость, – вздохнула я. – Если человек предлагает сходить в кафе, значит, он просто приглашает тебя вместе отдохнуть. В моем случае это способ извиниться. Я заподозрила тебя в убийстве Егора и теперь хочу попросить прощения за доставленное неудобство. Не делай из похода в забегаловку проблему.
– Мы с Алиной, – пробормотала Вера, – а она крик поднимет, если, не дай бог, игрушки увидит. И тоже есть попросит.
– Ну и отлично! – ответила я. – Мне нравятся дети с хорошим аппетитом.
Глава 11
Алина
Мы с Верой поболтали ни о чем, потом Алина запросилась в туалет. Мать повела ее в санузел, а я быстро сунула в сумочку Скворцовой несколько купюр и с самым невинным видом начала рассматривать посетителей. Через пару секунд в кармане ожил мобильник, я вытащила телефон, глянула на экран и сказала:
– Да, Настюша.
– Ты где? – устало спросила Гудкова.
– В торговом центре, – честно ответила я, не уточняя, с кем и зачем отправилась в магазин.
– Мне очень нужно с тобой поговорить, – продолжила Настя. – Дело срочное, медлить нельзя. Но по телефону неудобно.
– Если на дороге не будет пробок, приеду через час, – пообещала я.
Доставив Веру и Алину назад на чердак, я довольно быстро добралась до дома Гудковой. Моя несчастная «букашка» внешне смотрелась удручающе, но и двигатель, и ходовая часть работали на изумление исправно.
Открыв дверь, Настя воскликнула:
– Ну наконец-то! Пошли в мою спальню.
Едва мы очутились в ее комнате, как Настя огорошила меня сообщением:
– Я беременна.
– В смысле? – растерялась я.
– Какой тебе еще смысл нужен? – рассердилась подруга. – Поняла, о чем я говорю? Я жду ребенка, поэтому мы с Егором и объявили о свадьбе. И что теперь делать?
Я постаралась оценить услышанное, но Настя не дала мне времени на раздумье:
– Ну, твое мнение?
– Прости, дай в себя прийти, – пробормотала я.
Гудкова обхватила себя за плечи.
– Не уверена, что смогу одна справиться с тремя детьми.
– У тебя должна появиться тройня? – подпрыгнула я. – С ума сойти!
Настюша села на диван и натянула на плечи плед.
– Лампа, очнись! Я имею в виду родителей. Представляешь, что у нас начнется после появления младенца? Малыши имеют обыкновение плакать, капризничать, вообще шуметь. Отец будет каждый день говорить: «Не могу спокойно работать над докторской диссертацией». А мама… Ты же знаешь, какая она ревнивая, ей всегда хочется быть первой. Ох, я неправильно выразилась: она предпочитает быть единственным членом семьи, о котором положено печься. Помнишь Басю?
– Кошку? – протянула я. – Весьма смутно, она у вас недолго прожила, ее пришлось отдать Елизаровым из-за болезни Лады.
Настя растянула губы в подобии улыбки.
– Ага! Мать начала чихать, кашлять, врачи только руками разводили – вроде пробы ни на шерсть, ни на корм не показали такой яркой реакции. Но все равно ей поставили диагноз «аллергия». Но вот парадокс! У наших соседей сверху живет здоровенный британец Сильвестр. Он подчас из своей квартиры удирает, охотится на лестнице на мух, мама частенько Сильвестра гладит,
– Думаешь, Лада симулировала насморк с кашлем? – с сомнением уточнила я.
– Ну, не знаю… – протянула Настюша. – Вероятно, у нее на самом деле респираторные неполадки случались, но они имели под собой не физиологическую, а психическую основу. Лампа, давай говорить начистоту! Хоть один раз откровенно!
– Я стараюсь тебе не врать, разве что по мелочи, – улыбнулась я, – не всегда откровенно отвечаю на твои вопросы: «Скажи честно, чем будешь заниматься в выходные?» и «Как на мне сидит новое платье?»
Моя попытка пошутить провалилась. Настины и без того большие глаза стали огромными.
– Не о ерунде речь! Я никого до сих пор не впускала в свою личную жизнь, ты и представить не можешь, как тяжело тащить на плечах весь этот моральный груз. Я… мы… Гриша… Ладно, начну! Если вернуться к теме нашего с тобой вранья друг другу, извини, я тебе всегда лгала и о нас с Гришей, и о Петровых. На самом деле мои старики – страшные люди, самозабвенные эгоисты, пиявки, которые прилипли к нам с Гудковым и не желали отваливаться. Вот это чистейшая правда, которую я старательно маскирую перед посторонними. Жизнь с родителями невыносима, но уйти от них мы с мужем не имели права. Я и сейчас не могу покинуть дом.
Я растерялась, не зная, как реагировать на откровения Насти. Очень хорошо знаю, что у человека в момент стресса часто отказывают тормоза и он внезапно начинает действовать неадекватно. Одни люди принимаются плакать, другие кричать, третьи впадают в ступор, четвертые, ранее никогда не прикладывавшиеся к спиртному, хватаются за бутылку и напиваются до поросячьего визга. А есть такие, кто в минуту нервного напряжения выбалтывают свои тайны, которые тщательно хранили запертыми на много замков. Но через день, неделю, месяц человек приходит в себя, понимает, что зря развязал язык, и старается отдалиться от того, с кем разоткровенничался в недобрый час. Очень часто секреты бывают грязными. И как потом сидеть за одним столом с тем, кто видел твое несвежее белье? Это по меньшей мере неприятно! И бац, многолетняя дружба с треском лопается. Понимаете теперь, почему я не особенно хотела выслушивать признания Насти?
– Маму волнуют лишь ее картины, а отца псевдонаучная работа, – вываливала на меня наболевшее Гудкова. – Родители мало похожи друг на друга, у них во всем расходятся вкусы. Даже суп в доме приходится варить разный, потому что мама вегетарианка, а папа жить не может без куска мяса. Но в одном они солидарны – оба считают себя гениями. Великими! Потрясающими! Уникальными! А моя роль – прислуживать Леонардо да Винчи в юбке и несостоявшемуся Геродоту, обеспечивать им комфортное существование и никогда не обременять своими проблемами. Мать пару раз, еще на заре нашей с Гришей семейной жизни, говорила: «Хорошо, что у вас не может быть детей! Кому они нужны? С младенцами нет никакого покоя, сплошные нервы и лишние расходы!»