Косвенные улики (сборник)
Шрифт:
– Так уж и спал?..
– Говорю, спал, значит, спал. Надоели вы мне все.
– А мне говорили люди, что видели тебя вчера вечером в половине одиннадцатого… То-то я удивился. Чего это, думаю, наш Егорыч в полуночники записался? Сроду за ним этого не было. А если и полуночничал, так опять же в нашем обществе…
– Спал. Говорю, спал, значит, спал. Весь вечер спал и даже на двор не выходил. Ну ты как хочешь, – он еще раз взглянул а часы, – а мне пора. – Глаза его посветлели, и даже голос стал мягче. – Ты подожди, если дело у тебя. Я
– Некогда мне ждать, Егорыч. Такое дело.
– Ну тогда давай, начальник, выкладывай свое дело.
– Гражданин Власов, вы подозреваетесь в убийстве директора ликеро-водочного завода Владимира Павловича Никитина. Пройдите со мной.
Власов усмехнулся.
– Это и есть твое дело, начальник? Хорошо, что при людях не сказал. Чуткость проявил. Стало быть, пошли?
Мы встали. Он медленно заковылял по направлению к милиции.
– Транспорт не догадались подать, – сказал он. – А почему это вы думаете, что Никитина убил я?
Всю остальную дорогу мы молчали. На улице на нас никто не обращал внимания.
Я медленно шел за Власовым. Идти мне совсем не хотелось. Настроение было дрянное. Мне предстояло привести Егорыча в милицию, снять с него ремень, обыскать и найти в карманах два рубля (рубль из выданной ему Надей трешки он наверняка уже пропил), смятую пачку «Прибоя», спички и кучу табачных крошек. Содержимое его карманов я знал лучше его. Кроме названных, крайне необходимых ему предметов, у него ничего больше не должно быть. Он живет просто и легко. Ему больше ничего и не нужно.
Все это так, но факты упрямая вещь, как говорит Зайцев. Все факты против Егора. Его видели двое свидетелей. Из его ружья двенадцатого калибра произведен выстрел. У него в колодце обнаружена гильза.
Власова мы поместили в изолятор временного содержания. Инспектор и эксперт, которых из областного управления привез с собой Зайцев, направлялись на квартиру к Власову. Когда все приготовления были закончены, я попросил у Зайцева сигарету и закурил. Мы уселись на стол, рядом друг с другом, и стали дымить.
– Знаешь, – сказал Зайцев, – конечно, вся эта история не из приятных, но я рад за тебя. Хорошо, что все так удачно сложилось, может, теперь ты выберешься отсюда. Может быть, тебя к нам переведут, повысят, будем вместе работать. В общем, я рад за тебя.
– Ты думаешь, это все? – спросил я его.
– Ну, не совсем. Безусловно, еще придется повозиться, но в основном картина ясная и сроки, прямо сказать, рекордные.
– Боюсь, что все это не так скоро кончится, – сказал я. – Мне кажется, что все чересчур просто. Так не бывает. И уж очень прямые улики. И все неотразимые, как на подбор. Я начну допрос, а ты посмотри на него. Понаблюдай, а потом вместе подумаем. Я ничего особенного не буду спрашивать. Считаю, что до окончательного заключения экспертизы это не нужно. Сейчас мы постараемся выяснить, чем он занимался весь вчерашний день, до возвращения домой его племянницы. Кстати, я совершенно
Я велел ввести Власова. Он вошел, громко стуча деревяшкой, сел на стул и спросил:
– А что, курить не положено?
Я принес из дежурки его «Прибой». Никаких других папирос он не признавал. «Странно… – подумал я, – странно допрашивать человека, о котором знаешь все, до самой последней привычки. Иной раз кажется, что даже и образ мыслей его тебе известен. Смотришь на него и словно видишь, как медленно, неловко ворочаются нехитрые мысли в его голове».
Я начал допрос:
– Скажите, Власов, чем вы занимались вчера в девять часов утра?
Вопреки моему ожиданию он не ухмыльнулся и не подпустил по обыкновению шутку. Арест окончательно протрезвил его, и теперь он сидел прямо, чуть откинув голову назад, смотрел куда-то поверх меня. Отвечал сухо и сдержанно. Ни одного лишнего слова. На мой первый вопрос он ответил так:
– Спал. Проснулся в шесть, покурил, выпил воды из колодца, похолоднее, и снова лег. Потом пошел в магазин похмеляться.
– С кем похмелялись?
– С Федькой и Степкой. Фамилий не знаю.
– Что делали дальше?
– Пил водку. Потом спал на лавочке за магазином. Потом снова пил.
– Откуда у вас деньги?
– От пенсии осталось немного.
– Во сколько вы пили во второй раз.
– Вечерело. Думаю, часов в шесть.
– Что было потом?
– Пошел домой спать.
– Ни с кем не останавливались, не разговаривали? Кто вас видел?
– Да все.
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Все и Анька, продавщица в бакалее.
– Во сколько вы пришли домой и что делали дома?
– Пришел в половине седьмого. Точно. Посмотрел на часы, покурил и лег спать до утра.
– Ни разу не просыпались?
– Ни разу. Не имею привычки.
На все мои вопросы он отвечал равнодушно, ровным голосом, спокойно покуривая и не глядя на меня.
Я приказал увести арестованного.
– Ну что скажешь, товарищ Зайцев?
Он пожал плечами.
– Да… Непонятно. А, главное, удивительно спокоен. За весь допрос ни один мускул на лице не дрогнул. Такое впечатление, что ему на все наплевать. У него какая группа инвалидности?
– Первая.
– А с головой все в порядке?
– Психически он нормален, но после контузии у него часто бывают головные боли, припадки. Нервы у него не в порядке.
– Как ты думаешь, – задумчиво спросил Зайцев, – его можно судить, если удастся доказать его виновность?
Я неуверенно пожал плечами.
– А может, вместо колонии его определят в больницу для душевнобольных? Очень просто! Судебно-психиатрическая экспертиза определит, что преступление совершено в невменяемом состоянии и прочая, и прочая… Его, конечно, признают социально опасным и уложат на год-другой в уютную лечебницу, а там подлечат и выпустят. Может такое быть, как по-твоему?