Косыгин
Шрифт:
Или, добавлю к словам министра, признавать свои ошибки.
…В погоне за сроками на трассе газопровода Бухара — Урал строители понаделали много брака. Комитет народного контроля (КНК) СССР провел проверку и выяснил, что «в актах о приемке участков газопровода отмечалось высокое качество работ». Руководители Мингазпрома утверждали эти документы. Между тем на ряде «участков вопреки проекту вовсе не проводилась изоляция труб, катодные станции, снижающие влияние блуждающих токов, не строили».
О результатах проверки КНК доложил правительству. «Незамедлительно последовала реакция А. Н. Косыгина: вопрос был включен
К 1968 году Советский Союз вышел на первое место в мире по промышленным запасам газа. Деятельно создавалась Единая система газоснабжения, которая и сегодня служит России. В эту систему вложены мысль и воля Кортунова, его соратников, его преемников — Динкова, Оруджева, Черномырдина, Вяхирева, Баталина, вложен труд поколений.
Новая отрасль — строительство предприятий нефтяной и газовой промышленности — формировалась и крепла на ходу. Алексей Николаевич Косыгин при всей своей огромной занятости не упускал ее из вида. Тем более что министр тяжело болел, а первый зам, Юрий Петрович Баталин, был назначен лишь недавно.
В цепкой памяти Баталина — шесть визитов премьера в Тюменскую область.
— Правда, официальное слово визитздесь совсем не подходит, это были деловые, рабочие командировки. В пяти поездках я был непосредственно в сопровождении, при этом в одной из них, в 1973 году, оказался главным действующим лицом. Я работал заместителем министра газовой промышленности и возглавлял строительство нефтепровода Усть- Балык — Курган — Альметьевск.
— Он строился по поручению Косыгина?
— Да. Алексей Николаевич придавал этому нефтепроводу огромное значение. Огромное! Почему? По плану по этому нефтепроводу в 1973 году должно было быть поставлено 18 млн. тонн нефти. Ввод нефтепровода в строй был предусмотрен в июне, и вот за полгода надо было перекачать 18 млн. тонн нефти. Без этих 18 миллионов тонн весь топливный баланс развалился бы. Задача была — ввести обязательно.
А силенок у Мингазпрома было маловато. Мы задержались на строительстве в Средней Азии, на других объектах. И с большим запозданием сосредоточили силы на нефтепроводе.
На нефтепроводах, да вообще в Западной Сибири основные работы можно вести в зимний период. Это парадокс, конечно. Всегда у строителей основной сезон — лето. А в Сибири — это зима. Часть зимы мы прошли в четверть силы — зима уже на исходе. Алексей Николаевич, приехав к нам в январе 73-го, застал строителей у разбитого корыта.
В ту зиму сильнейшие холода начались с конца декабря. Недели три или четыре температура была минус 50 градусов, даже минус 55. А мы пробовали работать. И угробили технику. Свыше тысячи единиц техники на морозе угробили. Ломались, как стекло, стрелы, гусеницы, выходили из строя двигатели.
Я все это доложил Косыгину: положение чрезвычайное. Выслушав меня, Косыгин спокойно спросил: «А вы не сгущаете краски?» Я отвечаю: «Алексей Николаевич, мне очень тяжело говорить это, потому что я в определенной мере виноват,
— Помнится, и на БАМе я видел, как «летела» техника. Машин в северном исполнении тогда явно не хватало.
— Как не хватает и сейчас. А тогда, воспользовавшись приездом премьера и его спутников, я организовал показ строительной техники, на которой мы работали. Другого такого случая могло не представиться. А перевод строительных машин на новый качественный уровень, жизненно необходимый в условиях трубопроводного строительства на Крайнем Севере, не терпел отлагательств…
Случай же, но совершенно иного свойства, сыграл злую шутку в моей судьбе…
Случилось так, что в день показа техники температура воздуха колебалась между 45 и 50 градусами мороза. Алексей Николаевич с виду одевался в тюменской командировке довольно легко, и я, не желая ударить лицом в грязь перед высоким гостем, годившимся мне в отцы, и будучи уверенным в своей закаленности, сменил свой трассовый «костюм» (унты, полушубок, толстый свитер и т. д.) на наряд, близкий к «руководящему»… Правда, о гагачьем мехе и других утеплителях я тогда не знал. Сначала пришлось ждать прилета вертолета с гостями… Естественно, ждал на морозе… Потом более часа водил гостей по импровизированной выставке строительных машин и механизмов… Затем пошли проводы… В общем почти день на морозе и, считай, по северным меркам раздетым…
В связи с хроническим недосыпанием и постоянной переработкой на трассе и в штабе мороз, как говорится, достал свою жертву. Куда там тело? Душа заледенела. Хотел «заледеневшую душу» отогреть в бане, да баня сама промерзла… Пришлось согревать душу послетрассовым «пуншем» (водка пополам с горячим чаем)… Не помогло… В гостинице, где я жил, попытался принять ванну, но… отказало центральное отопление. А с помощью электрических рефлекторов душу не согреешь. На следующий день летал по объектам на вертолете и несколько раз докладывал о результатах Алексею Николаевичу… И, естественно, был в постоянном напряжении. Вечером полетел в Тюмень на собрание актива, на котором с докладом выступал А. Н. Косыгин. Вот во время доклада-то и кинуло меня в жар…
На ужин в резиденции Косыгина я уже не попал… Температура 39,5… Врачи три дня ее сбивали… На четвертый сбили, и я вновь отправился на трассу. И снова режим дня ненормированный — 16–18 часов в сутки. А вскоре опять высокая температура, уколы, трасса, высокая температура, аспирин, баня, трасса… Закончилось все это больницей.
Добавлю к словам Баталина. Эта пятимесячная «командировка» в больницу закрыла ему в то время дорогу в министры. Косыгин, собираясь назначить его министром строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности, попросил медицинское заключение. Начальник Четвертого главка Минздрава Чазов ответил, что на активной, напряженной работе Баталина использовать нельзя. Выходит, и академики ошибаются.