Кот-Скиталец

Мудрая Татьяна

– Вы в первый раз назвали меня дочерью…

– Я мать сыновей, а хотела девочку. Вот поэтому.

– Тогда вы простите мне, что я не зову вас матерью?

– Конечно. Мать одна, как сердце в груди.

– Госпожа Эрмина, ваш сын публично запретил вам заражать мой слух сомнениями.

– Разве я это делаю? Я ничего такого тебе не говорю, – Эрмина улыбается. – Назвать своим ребенком – призвать к повиновению, отказаться признать свой материнский авторитет – точно поставить подпись под твоей личной Декларацией Независимости.

– Я

решила стать женой Мартина, а до того обручиться. Обручение – сильный обет, я спрашивала, и это меня не пугает. Мы с ним хотим не войны и не мира, не счастья и не печали, а исполнения его, Марта, судьбы. Понимаете меня?

– Понимаю. Но это предначертано, и как бы ты ни поступила, твой поступок вплетется, как прядь, в хитросплетение событий. Даже больше: итог повлияет на начало, и ты самой судьбой понуждаешься поступать так, чтобы будущее воплотилось.

– Я не верю в судьбу, власть ее над любым аниму ограничена. У меня более властная воля, чем у андров. Именно поэтому Мартин связал мою волю: чтобы ее не исказили ни провокации, ни клевета, ни покушения на жизнь.

– Это тебе по вкусу?

Вместо ответа Серена поводит плечом, единственная толстая коса с медной треугольной оковкой змеится по парчовой спине.

– Конечно, я так и думала. Мой Мартин считает, что может прогнозировать и что знает, как это делают. А мне претит, что тебя ограничили: прочее мне безразлично. Ступай и делай что хочешь! Ну же?

В тени огромных ночных деревьев темный силуэт фриссы Иоланты предстал перед девушкой. Сзади возник еще один конь, мужчина.

– Я имею к тебе слово твоей родной матери, королевская невеста. Большие мунки дали ей то их змеиное кольцо, что в свое время притянуло тебя к Делателю Отца Мечей, и это через него теперь идет ее зов. А ее просил о том Даниэль, король-монах и Царственный Бродяга.

– Почему мама Тати не пришла ко мне сама?

– А почему она отошла от тебя? Ответь! Оба вопроса решаются одинаково.

– Тогда пусть Даниль…

– Ему опасно приближаться к тебе – он обязался ходить только по Лесу.

Серена чувствует в этой категорической фразе недоговоренность. Да, ему опасно, да, обязался, но разве ее милый Даниль когда-нибудь считается с такими вещами?

– Ладно, говорите, я вас слушаю. В чем дело?

– Предупреждали тебя, что обручение так же свято и нерушимо в Андрии, как и венчание? Тем более королевское.

– Конечно. Однако в самом договоре предусмотрен развод после венчания и рождения мальчика. Да я ведь не буду против, если меня и навечно захомутают, моя фрисса! А на самый крайний случай – постригусь. Будем с Бездомником два монашка под дырявыми зонтиками…

– Если пустят. Это короли в Андрии вольные, а монахи бродячие, королевы же и монахини – пленницы и заточницы.

– Ну, Иола, разве так далеко вперед можно загадывать? Вот не будет у меня ребенка, Мартин, глядишь, первым отбой даст. Отправляйся, скажет, к мамочке в древесный

монастырь или к другой – в горный.

Что заставило Серену вспомнить про судьбу королевы из инсанского рода – сама она не поняла. Однако Иоланта не принимает ни шуток, ни мистики.

– Не даст он тебе отпуска. Ты, какая ни то, – меч против нэсин, средство и повод для противостояния им.

– Тоже слыхала. Только противостояние уже назрело, и я не меч – палка, которой сбивают спелые груши с ветки. Я помогу Марту. Выглядит не по-лесному – развязать агрессию и прочее… Только скажи: вот вассал уговорился платить сюзерену дань, а потом отказался: это беззаконие или первый шаг к отделению? Я видела: кунг Димитр и Мамай. Иоанн Третий и… Ладно, то еще не решено, а пока хоть на мужа порадуюсь.

– Ты его любишь, кунга Мартина?

– Я люблю то, что невозможно, Иола, и рвусь к недоступному; такова моя природа. А Мартин – он рядом, как тень. Тень своего брата Даниля.

– Объемистая тень, сказать по правде.

– Слушай, ты смеяться пришла? В самый канун… Как обернется, тем и обернется. Свыкнусь, а потом выращу в себе любовь. Обыкновенную, земную. Март… он чудесный, моя фрисса.

Кобыла кивнула – мохнатая челка пала на блестящий глаз.

– Знаю. Лучший из седоков мира.

– А свою реконкисту он и без меня начнет.

– И начнет скорее, чем с вами, – вдруг вмешался конь. Серена вспомнила его кличку: Судур. Этот караковый пожилой фрисс только раз ходил под ее седлом, поступь у него была мягкая, прямо как у иноходца. – Король, может быть, и не хочет первым выступать, против хозяина-то. Ждет, пока Владетель Нэсин возмутится и потребует вас от имени не права, а силы.

– Вот тогда захочет Мартин – останусь, не захочет – съезжу с его колечком на пальце. В выборе супруга я свободна, это не повод для ссоры государей.

– А что высокий господин Эрбис тоже имеет право желать от вас нечто по договору, вы помните? Он, по счастью, не пылкий юнец, который хватается за меч раньше, чем попробует взять свое по доброму согласию.

– Лошади! Вы и от него имеете слово, что ли?

– Эрбис – не друг Марту, – продолжал Судур. – Он друг Даниэля, родич Даниля. Он никогда – понимаете, никогда! – не потребует супружеской доли от вашего аманатства. И не уступить ему в том малом, чего он добивается:: не увидеть, как живут аниму в Стране Нэсин, – значит обидеть его совсем неправедно.

– Ох, ну ведь сейчас еще не утро… то есть так говорят просто… Обидно не посмотреть инсанские чудеса, но, скорее всего, то просто отсрочка.

– Может, и отсрочка, – снова вступила Иоланта. – Только к тому времени у Мартина выбьют из кулака игральные кости. Инсаны проглотят и эту обиду – то уже решено между ними, – и другие подобные. Войны за независимость из-за тебя не начнется, госпожа. А вот мелкое нечестие, недостойное кунга, – оно обнаружится перед всеми.

– Думаю, что я вовсе не бессмысленная костяшка.