Кот-Скиталец
Шрифт:
Вся каверзность ситуации, однако, в том, что поле для этой слежки я им предоставлю наиширочайшее.
Свобода – настолько тяжкое бремя, что можно говорить о поистине адской тяжести высшей изо всех – Божественной свободы.
…Вышла я, значит, из ворот Замка и пошла по тротуару, накинув на плечи мое старое бордовое пальто и взяв в руки потрепанную ковровую сумку. Бэс мельтешил сзади, подметая ушами пыль. Так было рассчитано: скромная прогулка не очень важной персоны (дети мои давно оттеснили меня в уме андров), и куда торопиться, не исход же! Одна я знала, что – исход.
Надо было на всякий случай пометить след для сына и еще более для друзей, а этого на колесах не сделаешь. Идти же пришлось через весь город, к счастью, не насквозь, от края до края:: он был удручающе велик и цивилизован. Пока шли фешенебельными и аристократическими кварталами, мне
Дом оказался задвинут между двумя огромными центрами, деловым и торговым, но какое-то табу помешало застроить эту ничейную и дикую землю. Вряд ли присутствие незримой короны: скорее благоговение сродни тому, которое каждый из нас испытывает перед хорошей свалкой, пустырем, что остался после строительного бума, или выемкой в земле, хранящей очертания взорванного фундамента. Ну, и перед не очень хлипкой оградой в полтора человеческих роста.
Усадьба не обманула моих ожиданий; стояла без окон, полы проросли сорняком, мох целыми бородами рос на северной стороне бревен, а в мраморной умывальной чаше проживала лягушка, должно быть, с золотым венчиком на голове: разглядывать ее пристальнее я постеснялась. Снаружи дом окружали дряхлые вязы в полтора обхвата, дуплистые и покрытые лишаями. Внутри по всему полу были разбросаны ломаные игрушки, книги с разбухшими страницами и покореженной обложкой, обрывки лент – то, что всегда остается после небрежного отъезда и последующих воровских инспекций. Кругом робко шебаршились мыши: оглушительно пахло кошачьим пребыванием. За долгие годы забвения парк, и без того тенистый и густой, сомкнулся поверху ветвями, нащупал корнями водоносный слой – и поглотил дом почти без остатка. Крыши и оконные стекла уцелели только в двух центральных помещениях, вокруг печной трубы. Наверное, сами окна раньше выходили в соседние комнаты, а теперь вокруг получилась то ли круговая терраса, то ли лабиринт для прогулок, местами кое-как крытый, местами – с провалами в черепице и досках пола. Ягодные кусты проросли между мебелей, в их густоте бродили манкатты. Они здоровались со мной, кто угрюмо, кто, особенно молодежь, с явным любопытством и симпатией. Бэсика они в грош не ставили.
Кошки показали мне место, где была их поильня. Из отогнутого лепестка декоративной раковины срывался вниз водопадик, в нем можно было умыться и набрать воду для стирки. Греть ее и готовить мне придется, как они предупредили, над костром – на печь мало надежды.
– Вот и славно, – сказала я Бэсу. Он храбро жался к моей ноге, исподлобья окидывая манкаттов вдохновенным взором Дон-Кихота. – Дождить станет – понизу тент растянем, я о нем Арта попрошу. Печку бы стоило перебрать, только, боюсь, дров жрет немеряно. Куплю портативную, авось денег будущий зять подкинет. Или Эрмина.
– Вам, и верно, только в диком лесу жить, – сказала она, прощаясь. – Хотя и мы совсем неплохо существовали в свое время посреди гнилых досок и буйной флоры.
– Самое главное – дух приключений, – ответила я. – Но не дворцовых интриг, вы понимаете. По вечерам листать обрывки страниц, медитировать над обломком костяной гребенки или детским башмачком, днем – домовничать и кухарить по мере острой необходимости. И сочинять стихи. Эрмина, вы когда-нибудь стихи писали?
– Я же была при детях, – проговорила она смущенно. Поди пойми, что она имела в виду…
– Это был старинный дом? Дом высокородных? Судя по описанию Даниэля, он для них не очень годился: даже для ссылки.
– Это одна из резиденций отца и мое приданое, – ответила Эрмина. – Так что именно «даже».
– Вот почему…
– Еще при его жизни в парке начали селиться болотные мунки. Думаю, Даниэль и об этом вспоминал. Их в столице никуда не пускали, это потом уже застроили низину домами-скороспелками и вытряхнули туда всех сразу. Жить на колесах, в тесноте, им было трудно – мункские женщины носят ребенка двенадцать месяцев, прежде чем созреет
Большого избытка в этом доме, я так думаю, не будет во веки веков, думала я, разводя костер на железном листе, который ветром скинуло с крыши. Нагрела воды в драном цинковом тазу и отчистила, как могла, обе «настоящие» комнаты. Без мебели они казались очень велики, не по моим костям. Стены тут были из полуошкуренных, зеленоватых лиственничных стволов обхватом в добрых полметра, будто в пороховом погребе, вот и уцелели. Затем я перетащила сюда кровать с почти целой пружинной сеткой, довольно приличную, и застелила всеми найденными тряпками. К счастью, они были сухими – висели по стенам или лежали на скамьях. Гниению подвергнулось лишь то, что касалось пола, но даже и это меня удивило – так привыкла я в вечной андрской засухе. Бэс поминутно притаскивал в зубах ломаные, подопревшие диковинки: прикладная археология руин. Шелковый платок – потом я сделала из него парадную наволочку. Блюдце и только немного погодя – чашку; подобие жезла с выгравированными на нем знаками – нанесены они были то ли в шутку, то ли всерьез, и мы с бассетом долго пытались угадать, для какой магии они были предназначены. Наматрасник: блохи покинули сию обитель за бесперспективностью, и, хорошо встряхнув и малость выжарив на костре, его можно было пустить в дело. Бэсик же выследил прелестный столик с углублением в крышке и полкой внизу, инкрустированный перламутром; должно быть, умывальный, но я решила на нем питаться. Были тут и подсвечники: свечи я заранее принесла с собой.
Бэс и Артханг наладили бесперебойную поставку денег. Было решено, что от королевского двора не убудет, меня бесплатно кормили в Замке, пусть делают то же и в усадьбе – и для меня, и для моего «конфидента», чтобы ему свои сбережения не тратить. Доводить свое отшельничество до самоизоляции я не желала: магазинчики и лавчонки поблизости от супермаркетов попадались очень забавные.
Однако парк все больше и больше ограничивал меня, так что через полмесяца, когда мое бытие хорошенько утряслось, мои контакты с внешним миром ограничились собаками. И, разумеется, кошками. Здесь была их республика, их Английский Клуб. Кое-кто был потомственным бродягой и изгоем, гонимым парией, некоторые выслуживались до любимцев с подобием небольшой пенсии по старости, самых молодых держали здесь узы сердечной привязанности. Но большинство выбрало независимость вполне добровольно. Они были достаточно храбры и образованны, чтобы выступать наравне с каурангами в тех сферах, которые те занимали; природный ум служил для них успешной заменой собачьего обаяния, и поэтому андры сравнительно быстро забывали о том, что манкатты – дьяволово семя. Только манкатты предпочитали перебиваться подслушиванием (это касалось знаний), попрошайничеством и изредка мелким воровством. Они окружали мое жилище – сердце дома – кольцом своих гнезд и барьером своих ароматов. Мыши меня не беспокоили: я их подкармливала, манкатты миловали. Вот от крыс они задолго до меня учредили деликатный пси-барьер. Серые твари были довольно умны и на чужой территории даже агрессивны, но до лидеров апокалипсиса, как предрекали рутенские фантасты, никак не дотягивали. Их исконные поселения размещались около или внутри высокотехнологичных подземных коммуникаций, где были и горячая вода, и съедобные отходы производства, а в погребах усадьбы им ничего интересного не светило.
Серена меня здесь не навещала. Золотое правило Триады – не мешай ближнему, когда он выходит на свою тропу. Да и вообще никого, кроме Арта, не появлялось: Эрмина, я думаю, позаботилась возобновить вокруг своего былого владения ореол неприкосновенности. Я мало-помалу превращалась в безобидную пожилую чудачку, что живет на отшибе. Идеальную тещу, как сказал бы король Мартин Флориан.
Потому что вот он и здесь однажды попытался меня накрыть.
К тому времени я уже вполне обустроила свою малую Землю Изгнания. Даже генерал-печку наладила: один азартный манкаттенок изобразил собой то ли живой дымоходный ершик, то ли декоративного трубочиста, а там и обстоятельство-то было пустяковое, сажей занесло. Сушняка же обнаружилось невпроворот и навалом; парк давно было пора прочищать. Я потихоньку ворочала этим делом и каждое утро готовила на плите еду для всей моей артели, а заодно сушила над ее чугунной поверхностью матрас, одеяла и выжатую постирушку. Воду для стирки слегка грела на солнце: мягкая от природы, она от кипячения только портилась.
Так вот, явился мой прекрасный рыцарь без свиты, в наряде простом и мешковатом, ни дать ни взять обнищавший феодал. Я ему обрадовалась – как-никак, знакомая личность. Усадила на мое последнее приобретение: стулец типа венского, с проломленным днищем (поверх сиденья была очень жесткая подушка, так что не пугайся, читатель). Расспросила про Серену – оглашенная, то бишь объявленная невеста, говорит. Кошатиной вокруг так и разило, но он и бровью не повел. Потом я показала свой сервиз, свои ковры и покрывала, узкую вазу для живых цветов и главное – книги. Между нами, интерьер был вовсе не жалкий; отбросы ниоткуда еще, как с вельможной помойки, а художественный вкус у меня имелся издавна. Малые мунки знают, как легко скудость становится изысканной простотой.