КОТАстрофа. Мир фантастики 2012
Шрифт:
Она вдруг попросила его рассказать про Миу.
– Что тебе рассказать?! – кричал он, стараясь заглушить боль. – Мы же коты! Есть правила! По ним и надо… А он нарушителем был. Колебателем основ! Он, не я! Младший из принцев-консортов! И он действительно любил ее, эту хитрую дрянь, свою Леди. Настолько сильно любил, что не захотел потом жить. Вот и все!
Боль рвалась наружу, раздирая горло, билась нарастающим звоном в ушах. Он скорее угадал по губам, чем услышал:
– А ты?
– А я… Что я?! – снова кричал он в ответ, не замечая, что крылья прорвали кожу. – Я просто… это как раз нормально! Он хороший был…
Ей неоткуда знать. Любили, конечно.
Пока не выяснилось, что он – колебатель основ.
Колебателей основ уважают – издалека. Но любить их невозможно, это же и котенку ясно, смешно и нелепо любить того, кто не только не любит тебя сейчас, но и не сможет вообще никогда, просто не сможет… Никогда. И даже притвориться не сможет, потому что честный…
Жалко, смешно и нелепо.
– Ну, вот и все… кажется. Извини…
Он вдруг понял, что слышит ее голос. И свой – тоже. Хотя уже не кричит…
Вит, правда, свалился тогда в довольно-таки странный сквот с шестью лапами, крыльями, как у ночного зубастика, и длинной змеей вместо хвоста, но быстро взял себя в руки. И оставил только крылья.
Или, может, еще позже, когда она просто вытолкнула их с Витом. И бросила – разбирайтесь, мол, между собою сами? Они подрались тогда. Не вспомнить уже – из-за чего. А она не стала даже предупреждать – просто сузила шкурку. И они остались беспомощно вращаться посреди какой-то здешней норы, а она полетела себе спокойненько дальше.
Нагло так.
А может быть, это случилось намного раньше. Еще в тот момент, когда первый раз попытался он сравнить ее с Леди.
И не смог.
Как бы то ни было, но тогда, когда с неотвратимостью бревна на излете лезла она в спор орбитожителей, он уже знал это. И с каким-то почти суеверным то ли ужасом, то ли восторгом понимал – она не отступит. Так и будет долбить, пока не добьется. Потому что она наглее, чем тридцать три Леди, вместе взятые.
Может быть, даже наглее самих Лорантов-Следователей.
Она не стала менее наглой и потом, когда перестали эти лоранты-не-лоранты спорить и тот из них, кто не был бесплотным духом, вдруг страшно засуетился, интересуясь их крыльями и всеми обстоятельствами появления у них этих самых крыльев. Вспоминать об ужасах взлета-падения не хотелось. Ксант шипел сквозь зубы, отделываясь односложными фразами, Вит явственно позеленел и сглатывал, но тоже цедил что-то сквозь зубы, а она…
Какое-то время она просто молчала. Хмурила бровки, поглядывала на них с Витом и молчала. А потом вдруг сказала, что отвечать сейчас не станет. Потому что слишком устала. И друзьям своим (им то есть!) тоже не позволит. Потому что они все слишком устали. И отправляются спать. А отвечать будут завтра. И пусть Лоранты-Следователи покажут им место, где они могут расположиться на отдых.
Вот так вот просто. Взяла и сказала. Вит даже охнул, позабыв сглатывать и побледнев еще больше. А Лорант…
Лорант послушался.
Теперь Ксант смотрел из своей подвесной койки, как она умывается. Здесь умывались по-кошачьи, без воды, при помощи влажных салфеток. Пустячок, а приятно.
Были и другие приятные пустячки. Например – койки. Подвесные. Значит, все-таки лукошко, а не конура,
А главное – запах…
Ксант принюхался и еле удержался от довольного мурканья. Словно маленький котенок, которому мама почесала пузико. Несолидно как-то.
Сучка расположилась рядом – рукой достать можно. Покачивалась на подвесной койке, пыталась разодрать спутанные волосы, умывалась. Вела она себя так, словно всю жизнь только и делала, что качалась в подвесных койках орбитожителей. Безупречно чумазая, растрепанная и просто-таки восхитительно наглая.
Она умывалась долго. Ксант даже успел слегка разозлиться на Лоранта – не надо было объяснять про эти салфетки и мусороприемник. Он подозревал, что ей просто нравится кидать использованный мокрый комочек в округлую мишень-мембранку и смотреть, как он исчезает.
– Ты все еще жуешь свою травку? – спросил он как бы невзначай, когда очередная использованная салфетка исчезла-растворилась за черной пленкой.
Она моргнула. Улыбнулась виновато.
– Они кончились. Извини.
Ксант знал, что это – вранье. Причем наглое. Но губы его уже сами расплывались в ответной улыбке:
– Вот и хорошо.
Ему нравилось, что она врет. Причем так нагло.
А еще больше ему уже заранее нравилось то, зачем она врет.
– Эри, запомни – я никогда не ошибаюсь в своих расчетах. Я же все-таки с Эридана. Хотя и Нового.
– Достал уже. Ты не человек, а машина! Самодовольная тупая машина! Способная только считать!
– Это в тебе говорит зависть, Эри. А у них все-таки будут дети. Просто-таки чудные дети…
Анна Броусек. Кот и Мальчик
Город смотрел тысячью глаз, и городу не было до него никакого дела. Никому не было! Тимка ожесточенно поморгал, глядя на свет уличных фонарей, и саданул кулаком в нос, чтоб не щипало. Каждый огонек щетинился желтыми иглами. Иглы больно кололись, выжимая слезу. Тимка не плакал… Это все злой желтый свет, размноженный лужами на асфальте, стеклами витрин и офисными окнами!
Александр сидел смирно: оттягивал руки, ворсил куртку, щурился. Тимка и сам удивлялся, до чего же кот большой. Размером с полнего, не меньше! Младший Брат, как у «Маугли». У Тимки не было братьев или сестер, были только мама и Александр. А скоро, наверное, и Болеслав Григорьевич будет…
Болеслав Григорьевич богатый, а значит хороший. Это мама так говорит. Они с тетей Светой называют его «принцем». «Ну, чисто принц! На белом авто приехал, тебя потанцевал и теперь увезет в заморское королевство!» – вздыхала тетя Света, сидя на кухне и выдувая из блюдечка чай. Она всегда его так пила: будто высасывала, потом вливала в рот остатки и ловко цепляла языком приставшие к краю чаинки. Тимку от этого зрелища передергивало, и он уходил в комнату, а из кухни по-прежнему неслось: «Принц, принц…»