Котел
Шрифт:
Кирай покивал головой с плохо скрытой мрачной иронией.
– Разумеется, растрезвонить обо всем легче легкого. Так же легко, как службе безопасности сцапать нас всех разом.
– Это будет проверка на прочность, – возразил Кушин, – решатся ли генералы и их франко-германские хозяева произвести аресты до того, как мы действительно нарушим законы чрезвычайного положения? Уверен, что нет.
Храдецки чувствовал, как от волнения мурашки бегут по телу. Кровь приливала к голове. Мысли метались, как бешеные. Он пытался остановить их, охладить свое разыгравшееся воображение. Перспектива будущих событий,
"А мы готовы к акции такого масштаба?" – мысленно он задал себе вопрос. Вслух он не произнес ни слова, но Кушин словно прочитал его мысли.
– Я твердо верю – мы готовы, – услышал полковник слова вождя. – Народ с нами. Пресса на нашей стороне. А правительство слабее, чем нам кажется.
Он опять улыбнулся, но теперь его улыбка была жесткой. Это была улыбка провидца, Высшего судьи, вершителя судеб.
– Оно слабее, чем оно само о себе думает...
8 МАЯ, ПАЛЕ-РОЙЯЛЬ, ПАРИЖ
– Вы в этом уверены?
Никола Десо похлопал ладонью по красному переплету лежащей на его письменном столе папки. В ней находился сверхсекретный доклад.
– Не вызвало ли всю эту панику лицезрение на улице нескольких бородатых болванов с намалеванными на картоне лозунгами в руках?
– Нет, господин министр. Источник вполне надежен, я верю в достоверность его информации.
Хотя Жак Морин ныне возглавлял французскую разведывательную службу, а также Секретариат по безопасности Европейской Конфедерации, он никогда не забывал, кто он и кто его патрон.
Десо состроил гримасу. Поднимающаяся в Венгрии волна сопротивления собственному военному правительству, а также противостояние франко-германскому влиянию озадачивали его. Его внимание почти целиком сосредоточилось на конфликте с Польшей, Чехией, Словакией, Британией и США. Какие-то жалкие протесты какой-то маленькой страны выглядели так ничтожно по сравнению с той крупной игрой, которую он вел в глобальном масштабе, с событиями, разворачивающимися в Северном море и на восточной границе Германии. Он пожалел, что выпустил из поля зрения венгерскую проблему, не занялся ею раньше. Теперь он почувствовал, что ему нанесли укол, пусть не очень болезненный, но неожиданный и поэтому неприятный. Позволять себе такие просчеты никак нельзя.
"Конечно, – подумал он, – это пустяк, локальный эпизод одного общего сражения, которое ведется на территории Европы. Польша и ее соседи создают, по мере своих слабых возможностей, дополнительные трудности в надежде хоть как-то отомстить за энергетическое эмбарго. Похоже на попытку блохи укусить слона. Но и блошиные укусы нельзя оставлять без возмездия".
Поэтому Десо уже внимательнее вновь пробежал глазами доклад, особо сосредоточившись на заголовках разделов и выводах. Его беспокоила позиция венгерских сил охраны порядка. Хотя ни одно подразделение полиции не перешло открыто на сторону оппозиции, нарушившие закон демонстранты не получили должного отпора. И рейды против редакций и типографий подпольных газет тоже не дали ощутимых результатов. Было ясно, что оппозиция проникла в ряды служб безопасности, запустила туда свои щупальца.
Хуже всего, что уже поползли слухи о разложении армии, о недопустимых
– И что же? – спросил он. – Эти горячие головы задумали устроить в столице еще больший переполох?
Морин кивнул. Он выглядел озабоченным.
– Кушин и другие лидеры призывают к всеобщей политической стачке. Затем последует марш протеста через весь Будапешт и массовый митинг. Все намечено на шестнадцатое число.
– Тонкий ход! – высказал свое мнение Десо. Раскрывая заранее свои намерения, оппозиция вызывает генералов на поединок, в котором те, вполне вероятно, могут оказаться проигравшей стороной. Позволить противнику открыто готовить забастовку и демонстрацию – это значит идти на смертельный риск, не зная, чем обернется вся затея, до каких пределов может дойти оппозиция в своих требованиях. Предпринять же превентивные меры, произвести аресты, запретить стачку, опираясь на не вполне лояльную полицию, тоже рискованно, так как в случае провала операции, взрыв общественного возмущения неминуем. Действия правительства только ускорят ход событий.
Он повернулся вместе с вращающимся креслом и устремил взгляд на Париж за окном. Армейские вертолеты парили низко над крышами и памятниками великого города, патрулируя все его необозримое пространство. Несмотря на месяцы относительного затишья, столица еще жила по законам военного положения.
Солдаты охраняли все более или менее важные объекты, и с наступлением сумерек и до рассвета улицы пустели. "Город света" – как еще недавно называли Париж – по ночам погружался во тьму и выглядел пугающе пустынным.
В дневное время угрюмые толпы безработных нарушали порядок, создавая помехи уличному движению, устраивая сидячие забастовки и разбивая витрины продовольственных магазинчиков и лавчонок, чем повергали в отчаяние их ни в чем не повинных владельцев. Большинство граждан имели и пищу и работу, но безработица все росла, и благополучие многих висело на волоске. Все больше озлобленных, неудовлетворенных своим положением людей бесцельно бродили по парижским тротуарам или, укрывшись в своих жилищах, копили в себе ярость, не находя пока выхода. Пока? А что будет дальше?
Экономика была в тупике. Не хватало средств, сил, энергии, свежих идей. Жесткие меры правительств задушили торговлю и коммерцию, на которых основывалось благосостояние Европы. Самые развитые экономически страны континента – Франция и Германия – шли ко дну. В этом году погружение происходило еще быстрее, чем в прошлом. И вот сейчас восточные европейцы, а за их спиной США и Британия, открыто воспротивились попыткам франко-германского альянса создать единый, замкнутый, но спасительный для его участников континентальный рынок.