Котёл

Варгаши Ласло

— Из тебя превосходный министр, сочетающий в себе чиновника и женщину, а это бывает очень редко. Ты даришь главе государства то, что ему не может подарить никакое богатство.

— И даже этот роскошный дворец, в котором мы находимся?

— И он тоже. Я все думаю о том, как бы нам сделать так, чтоб мы всегда были вместе. У меня дети уже взрослые, супруге моей уже ничего не надо, если я уйду из семьи, никто не пострадает.

— А мне что делать, у меня дети еще маленькие. Как я их брошу? — спросила Лена.

— Так давай возьми их с собой, я их буду любить, так же

как и тебя. Попробуй, а- У тебя двое- Ну, вот и хорошо. Ты видишь, места здесь полно.

— Я подумаю над твоим предложением.

— Чего там думать- детей в охапку и сюда. Ключи от дома я тебе отдам и охрану предупрежу, чтоб вас беспрепятственно пропускали.

Новый год Виктор Федорович встречал вместе с Леной и ее детьми. Это еще не было окончательное решение Лены воссоединиться с возлюбленным, а только знакомство с детьми. А они были рады. Обе дочери уже ходили в школу, а в школе в любом классе на стене, над классной доской висел портрет Виктора Федоровича.

— Мама, — спросила старшая дочь Лена, когда они обе готовили завтрак, — мы гостим у самого президента- Я его узнала. Его портрет висит в каждом кабинете школы, где я учусь. Он наш родственник- А где мой папа- почему его так давно не видно?

— Леночка, не задавай мне вопросов, на которые я сейчас не могу ответить так же как ты в школе по тригонометрии, — сказала мама, чувствуя, как у нее внутри что-то щелкнуло и сердечко забилось как колокольчик на шее козы, когда она догоняет стадо овец.

— Мама, ты не финти, а то я все расскажу Тоне. Тоня тебе все лицо разрисует фломастером. Ты станешь некрасивой, и дядя нас прогонит.

— Не болтай глупости, лучше смотри за яичницей, чтоб не подгорела. Виктор Федорович, он не любит подгоревшую яичницу и еще не любит таких болтушек, как ты. Поэтому помолчи, пожалуйста.

После хорошего обеда вчетвером, все пошли в концертный зал, где уже начал выступление детский хор, а потом стали выступать лучшие певцы и певицы.

— Мама, а мама, а сколько стоят билеты на этот концерт, — шепотом спросила младшая дочь Лены Тоня.

— Много, — ответила мама, поцеловав дочку в лобик.

— У меня есть два рубля, — сказала Тоня. — Отдай их дяде. А то нехорошо получится.

Концерт длился, как положено почти два часа. Исполнителям дарили цветы, их угостили хорошим ужином и выделили по пятьсот долларов каждому.

— Отдай дяде два рубля, — настаивала Тоня, — а то дядя, который уносил инструменты со сцены, ничего не получил, видать не хватило. Мам, ну, отдай.

— Поди, сама отдай.

Тоня обрадовалась, достала два рубля и подбежала к Виктору Федоровичу.

— Возьмите, дядя. Я накопила эту сумму за две недели. Я давно хотела попасть на концерт, а этот мне очень понравился, особенно гномики.

Лена в это время успела моргнуть, и Виктор Федорович сдался.

Он сказал Тоне:

— Тонечка. Это много. Давай сделаем так. Одну бумажку я у тебя возьму за концерт, а вторую обменяю на зеленую, идет?

— Я согласна.

Он вытащил сто долларов, и они с Тоней произвели обмен.

22

Галичане,

пославшие своих лучших сынов в Киев делать революцию под знаменами Степана Бандеры, и сами не сидели, сложа руки. Первые с фашистскими знаменами вышли на улицы жители Ивано-Франковска. Под криками «Долой» они подошли к областной администрации, и ни того, ни сего стали бить стекла. Просто так, куражились. Им казалось, что стекла скрывают какую-то тайну, и эта тайна автоматически летела из Киева с космической скоростью и оседала в душах молодых людей, которые не знали, куда девать свою энергию. В звоне стекла слышался голос Музычко или Сашко Билого, который звал на Красную площадь, причем этот голос призывал быть беспощадными и все это вместе взятое еще больше подзадоривало горных пастухов овец и тех мужей, кто крутил коням хвосты и вычесывал блох. Здание рушилось на глазах. Это рушилась власть в Киеве, она переходила в Ивано-Франковск, и делала его великим западным городом, а здание проветриваемым, в котором больше не пожелают поселиться мухи так не любящие сквозняков.

Великие люди бывшего польского города Станислава, назначенные Виктором Федоровичем, сразу же вздрогнули и сунули умные головы под еще не разбитые столы. Дежурная милиция на первом этаже тут же подняла руки вверх, она перепутала дубинки, как средство защиты с кистями рук. А кисти рук замерли в вышине. Головы ушли под бушлаты и куртки лишь тогда, когда революционные массы стали поколачивать о них дубинками.

Входные двери запросто открылись, даже не скрипнули, они просто загрохотали от взлома, и толпа ринулась по широкой лестнице вверх. Первым подвергся нападению губернатор области Пробка. Он сразу поднял руки вверх, сидя в роскошном кресле. Но толпа революционеров не удовлетворилась этим. Надо было сделать что-то такое необычное, но не бить же человека с поднятыми вверх руками за то что он добровольно сдается, признает силу, а значит и правоту местных бандитов, которые еще вчера никак не могли попасть на прием к Пробке.

— Пановы, — призвала одна бритая голова. — Все зло в технике. Крушите ее нещадно и выбрасывайте в разбитые окна на улицу, глядите, чтоб падающая техника не упала кому-то на голову из наших бойцов, что стоят внизу.

Тут же были сграбастаны Ноутбуки, копировальные аппараты, аппараты видео и другие средства связи на пол, а молодцы, у кого в руках находился топор, безжалостно уничтожали это и топтали ногами. Один компьютер даже загорелся. Дым стал разъедать глаза.

— Разрешите мне покинуть свой кабинет! — взмолился Пробка.

— Это не твой кабинет, это кабинет Степки Бандеры. Пока ступай, Степка милостив к тебе.

В кабинет губернатора стали заглядывать и другие революционеры.

— Чего рыла суете- спросил командующий бандой, генерал Крючок.

— Мы не знаем, шо робыть-?

— Посмотрите сюда. Видите, во что мы превратили кабинет губернатора- То же самое делайте и вы в остальных кабинетах. В случае сопротивления, смутьяна привязывать к ножке стола и нещадно лупить.

Ничего, даже иголки не осталось живой, все было разбито, поломано и подожжено.