Котенок. Книга 3
Шрифт:
— Почему стреляли?! — сказал Райчук.
Он грозно сжал кулаки.
Я не ответил ему — снова взглянул на Полковника.
Спросил:
— Михаил Андреевич, гитара ещё у вас в кабинете?
Снежный кивнул.
— Да…
— Несите! — сказал я. — Быстро!
Директор школы приоткрыл рот.
— А…
— Быстро! — повторил я.
Полковник кивнул и резво помчался в направлении своего рабочего кабинета.
— Кто стрелял? — спросил капитан Райчук. — В кого? Зачем?
Я повернул голову — физрука в коридоре не увидел. Посмотрел на лицо Снежки — не улыбнулся
— Выстрелил черноволосый, — ответил я. — Он ранил Василия Громова.
— Звонарёв? Почему он стрелял?
Я перевёл взгляд на офицера КГБ.
Сказал:
— Ваш Звонарёв стрелял, потому что он террорист! А террористы стреляют в людей! Представляете?!
Я выдержал паузу. Вдохнул-выдохнул. Показал Райчуку свои испачканные Васиной кровью ладони.
Добавил:
— Если они вовремя не увидят автобус, то убьют двоих школьников. Они их убьют. Теперь уж точно.
Полковник Кравцов рванул капитана за плечо. Развернул его вполоборота к себе. В сравнении с рослым и широкоплечим пограничником капитан КГБ выглядел щуплым коротышкой.
— Где автобус, Коля?! — спросил Кравцов.
— Будет автобус, — сказал Райчук. — Будет!
Он посмотрел полковнику в глаза.
— Сейчас потороплю их, — пообещал Николай Григорьевич.
Взглянул на меня.
— Они пустят к раненому медиков? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Не знаю. Спрошу.
Заметил спешившего к нам физрука.
Василий Петрович бежал в своей странной манере: переваливался с ноги на ногу. Рядом с ним шустро семенила ногами немолодая медсестра. Я увидел в её руке небольшую коричневую сумку из кожзама с красным крестом и надписью «Аптечка».
Протянул руку, но женщина спрятала сумку за спину и заявила:
— Сама туда пойду!
Заметил Полковника, пока военные и милиционеры выясняли отношения.
Михаил Андреевич решительно потеснил представителей КГБ — вручил мне музыкальный инструмент.
— Это ещё зачем? — спросил капитан Райчук. — Требование преступников?
Я сжал грязными пальцами гитарный гриф. Почувствовал знакомое покалывание ладовых порожков. Загудели струны.
— Это моё требование, — ответил я. — Петь буду. Надо бы там всех успокоить.
Я взглянул на свою ладонь. Кровь на ней высохла, превратилась в бурую пыль и сыпалась с кожи на пол. Оглянулся: с верхних ступеней лестницы за мной следили капитан Райчук и полковник Кравцов. Улыбнулся наряженной в белый халат женщине, что замерла слева от меня, и постучал в дверь кабинета литературы.
— Пацаны, это Котёнок! — крикнул я. — Рядом со мной стоит медсестра! У меня в руках гитара! Откройте!
Медсестру темноволосый Звонарёв в кабинет не впустил. Но он позволил мне занести в класс аптечку и гитару. Женщина в белом халате не сразу отдала мне свою ношу. Ёё убедило расстаться с аптечкой тёмное отверстие в стволе автомата: оно заглянуло медсестре в глаза. Я оттолкнул женщину в сторону, шагнул через порог. Едва не уткнулся грудью в автоматный ствол. Солдат держал меня на мушке, пока я
Новиков исследовал содержимое сумки. Отвинтил крышку на склянке — понюхал налитую в неё жидкость. Забрал бутылочку со спиртом, поставил её рядом с гранатами и кивнул напарнику.
— Нормально, — заявил Белый.
Он подтолкнул ко мне аптечку и приказал:
— Работай, очкастый.
Я опустил лишь одну руку — подхватил со стола сумку и поспешил к Громову. Десятиклассники встретили меня молча, настороженно. Лёня Свечин посторонился, пропустил меня к Васе.
Я остановился рядом с Громовым и спросил:
— Кто уже накладывал повязки?
Школьники не ответили — промолчала и Наташа Кравцова.
— Ладно, — произнёс я. — Сам сделаю. Подвиньтесь.
Направил «запрос» в память — потому что до сегодняшнего дня сталкивался с огнестрельными ранами лишь на страницах книг: не только читал о них, но и писал. Вспомнил, как героиня моего романа (профессиональная медсестра) спасала своего возлюбленного, подстреленного бандитами. Тогда я описывал процесс перевязки подробно: в соответствии с найденными в интернете инструкциями. Теперь у меня интернета не было. Но в памяти сохранился не только написанный мною текст, но и те статьи, из которых я черпал для него информацию. Я поставил на пол аптечку. Подумал: «Если бы я оказался врачом, а не профессиональным сказочником, было бы здорово». С показной уверенностью (которую не ощущал), приступил к делу.
Ассистировала мне Кравцова. Не спорила — будто верила, что я накладывал не первую в своей жизни повязку. Громов уже не выглядел смертельно бледным. Болевой шок прошёл — осталась только боль. Василий постанывал, но больше не жаловался на темноту в глазах. Над нами ожил динамик. Я обрабатывал слабо кровившие Васины раны и слушал возмущённый голос капитана Райчука. Николай Григорьевич требовал отпустить раненого или пропустить к Василию «квалифицированных медиков». Рассказывал, что «над покраской окон автобуса работают». Пояснил, что красят стёкла автобуса в тёплом ангаре. Потому что покрывают их краской снаружи, а не внутри. «Иначе задохнётесь в салоне от запаха краски», — пояснил Райчук.
Я возился с тампонами и бинтом, но думал не о террористах и не о Васе Громове. Вспомнил вопрос Алины Волковой о том, поженятся ли персонажи моей книги. Теперь я точно понял, что не заморочусь с описанием свадебной церемонии. И не убью главного героя. Посмотрел на лицо Василия и решил, что после героического сражения мой герой наверняка получит в финале множество ран. В том числе и огнестрельных: теперь опишу их с большей достоверностью. Но жизнь ему сохраню. Для трагедии хватит погибших соратников, ранений и плена. «Точно, — подумал я. — Попадёт в плен. А она станет его ждать. И верить, что они снова будут вместе. Советским женщинам такой финал понравится. Если они мой роман, конечно, всё же прочтут».