Котировка страсти или любовь в формате рыночных отношений
Шрифт:
— Костя, — почти всхлипнув, повторила она, и закусила губу, стараясь хоть как-то собраться.
Он понял. Понял все, и ее состояние, и этот страх. Глубоко вздохнув, он крепко зажмурился.
— Так, все. Хватит. На сегодня — наговорились. — Резко хлопнув ладонями себя по коленям, Соболев встал с дивана. — Поехали домой, а? Спать хочется, устали оба. Не дело сейчас говорить.
Он обхватил ее плечи рукой и заставил Карину встать. И она послушно встала. Не споря и ничего не говоря.
Домой, так домой. Он прав. В два часа ночи такие вопросы, наверное, не решают.
И так
Ничего не говорила она и тогда, когда они приехали и в тишине, не включая свет, поднялись по лестнице.
Только вот, добравшись до спальни, никто не спешил укладываться. Костя подошел к окну, да так и остался там стоять, упираясь рукой в стекло. Сбросил пиджак прямо на пол, дернул, сорвал галстук, отправив его следом. И вот так застыл. А она — просто села на край постели и продолжала думать.
А еще минут через пять, в течение которых в комнате сохранялась полная неподвижность, она вдруг встала.
И та женщина, которая поднялась с постели, устала думать. Она ничего не знала, ни об отношениях, ни о чувствах. Разве что, в совершенстве обладала информацией о страхе. Но ей очень хотелось забыть этот опыт. Эта женщина не могла бы назвать себя Кариной, потому что растеряла холодную отстраненность и присущую той уверенность в знании устройства мира. Она не знала, что принесет ей следующий шаг.
Но кое в чем эта женщина была уверена — ей хотелось узнать.
Может, и глупо, после стольких лет пыток и мук, но ей хотелось поверить, не удалось подавить вдруг вспыхнувшую надежду, присущую, скорее Даше, чем Карине. Она ничего не знала и не смогла бы утверждать.
Но она не была дурой. И не могла слепо отрицать то, что видела и понимала. А такие мужчины, как тот, что стоял сейчас к ней спиной, не делали ничего подобного ради шутки. И не разбрасывались такими словами и признаниями. Не ради того, чтоб позабавиться с кем-то.
И, наверное, единственное, в чем эта женщина была уверена — это в том, что именно этот, конкретный мужчина никогда не обидел ее, ни разу не причинил боли.
Поверила ли она в то, что он ей сказал? Нет. Нет, наверное.
Но, идя по темной комнате к нему, эта женщина очень хотела, чтобы именно этот мужчина заставил, научил ее верить в такое.
Подойдя к Косте, который продолжал смотреть в окно, Даша, да, наверное, все же она, робко и неуверенно обняла подрагивающими руками его за пояс. И с глубоким вздохом уткнулась лицом ему в спину, куда-то, между лопаток. Не совсем понимая, на что именно подписывается сейчас. Но честно признавая, что лучше в очередной раз обманется, чем струсит, и навсегда потеряет такой призрачный и невероятный шанс. Она привыкла бороться за себя до конца, до последнего вздоха. А Костя, похоже, решил стать на ее сторону в этой битве.
Он замер от ее прикосновения на какие-то мгновения, показавшиеся Даше вечностью. После чего, очень медленно, осторожно, будто, и правда, тигр, с которым она уже сравнивала его этой ночью, что боялся спугнуть свою добычу. Соболев обхватил ее плечи одной
Что он там увидел — один Бог знает. Но Костя вздрогнул. Сильно, мощно, всем телом. Так, как вздрагивает, начиная движение, железнодорожный состав. И она отчетливо поняла, что и Костю, как тот самый состав, теперь уже ничем не остановишь, если он сам не ударит по тормозам.
Но и сейчас, все, что смогла сделать, это тихо прошептать его имя.
Глава 22
— Костя…
Его губы обрушились на ее рот, поглощая, выпивая звук собственного имени. Он понял, что уже не сможет остановиться, но не испугался. Слишком хорошо в этот момент Костя понял, что наступило время не только молча поддерживать и находится рядом. Поверила она ему, или нет, но Карина нуждалась в чем-то большем, чем красноречивые взгляды. А Константин слишком сильно хотел свою женщину, чтобы попросить ту подождать пару минут, пока он дозвонится и посоветуется с психотерапевтом.
В любой войне иногда приходится отступать от штабных инструкций и действовать по обстановке, руководствуясь лишь своим чутьем и интуицией. И это самое чутье просто надрывалось внутри, говоря, что сейчас именно такая ситуация. В голове вспыхнула такая знакомая еще по Афгану мысль: «лишь бы не подорваться». Но, мысленно хмыкнув, Костя послал все к черту, и, как в омут, с головой бросился в прорву страсти, которая вдруг вспыхнула, затянула их.
— Дашка. Даша… — Прохрипел он, стиснув ее плечи своими руками. — Даша… — И снова впился поцелуем в ее губы, все же понимая, что не время еще озвучивать признания. — Хорошая моя.
Костя добрался до ее скулы, целуя, лаская место, на котором лишь недавно сошел синяк. Скользнул губами вниз, подозревая, что царапает ее щетиной.
— Прости. — Шептал он и, не в силах сейчас остановиться, покрывал отрывистыми, лихорадочными поцелуями ее шею и волосы.
Она отмахивалась от его извинений. Что-то шептала, слишком тихо и неразборчиво, чтобы он мог разобрать. Кидалась навстречу его губам, так же лихорадочно целовала лицо самого Кости. Тонкие, такие, непривычно неуверенные пальцы скользили по его сорочке, тянули и дергали ткань, рывками высвобождая пуговицы из петель.
Все отличалось от того, что было однажды между ними. Даже страсть, с которой они сейчас держали друг друга. Все было иначе, сильнее, первобытней, наверное. Никто никого не соблазнял, никто не пытался урвать для себя удовольствия или выиграть в флиртующем споре. Они хотели, нуждались друг в друге.
Он не очень помнил, как сдернул с нее кофту. Испугался, решив, что всколыхнет проклятые воспоминания, но Карина… Нет, Даша, так охотно прижалась, так рьяно прильнула к его груди, с которой сама уже сдирала рубашку, что все страхи улетучились. И Костя, продолжая обнимать одной рукой, другой заставил ее прогнуться, целовал, вдыхал и втягивал в себя ее кожу. Облизывал и покусывал грудь, не в силах остановить руки, блуждающие, гладящие все ее тело. Они как-то добрались до кровати, не особо разбирая дорогу, и рухнули на ту, не имея сил и желания на какие-то эффектные позиции и движения.