Котовский (Книга 1, Человек-легенда)
Шрифт:
"Я вот сын кулацкого отродья, а воспитан в Красной Армии. Кто я есть? Может меня усыновить трудовой народ?"
Колесников доложил о Белоусове Котовскому. Котовский приказал отыскать во что бы то ни стало Ивана Белоусова и чтобы волоска с его головы не слетело!
Отправились гонцы во все стороны, а где искать Ивана? Наконец напали на след. Видели его на дороге в деревню Лиходеевку приезжие крестьяне.
Догнали. Иван Белоусов заперся в клуне, завалил бревнами дверь. Сидит, отстреливаться приготовился.
– Иван! Иди до командира!
– До какого еще командира?
–
– Живым не дамся, - отвечал Иван.
– Вот дурной! Приказано, чтобы волосок на твоей голове не слетел. Понятно?
– Волосок не слетит, а голова слетит. Знаю.
Долго они так переговаривались. Наконец сам командир полка прибыл. Дал честное слово, что никто не тронет Белоусова.
– Не поймешь нашего слова - уходи, держать не будем.
Настала тишина. Молчали парламентеры, молчал Иван. Потом стало слышно, как он бревна от забаррикадированного входа откатывает.
Вышел хмурый. Все еще не верил посулам.
– Куда ты?
– с тревогой спросили его, когда он вдруг свернул за угол.
– Коня возьму. Конь у меня хороший.
Привел Иван Белоусов коня к Котовскому, ударил себя в грудь и сказал:
– Я - сын кулака Терентия Белоусова, что из села Долгое...
– Слыхал.
– Расстреливай, командир! Если правило по седьмое колено истреблять стреляй!
– И Белоусов разодрал на груди гимнастерку.
С болью смотрел на него Котовский:
– Постой, постой, не горячись. Объясни толком, что тебе в голову втемяшилось? Какое правило? Какое седьмое колено?
Тогда уже тише Иван Белоусов продолжал:
– Я - красноармеец. Я сам стрелял по контрреволюции. Можно меня перед строем расстрелять?
– Кого расстрелять? Откуда ты такое выдумал? Чудишь ты, малый! Ты лучше объясни, чего ты хочешь?
Тогда Белоусов и вовсе успокоился. И высказал заветное желание:
– Припиши, командир, к Няге, в кавалерию. Ездить я горазд.
Котовский посмотрел ему в душу, все беспокойные мысли его прочитал. Стоял Белоусов перед ним, а Котовский читал его, как раскрытую книгу, и все светлел его взор. Понял, что для Ивана Белоусова решается сейчас вопрос жизни. Понял горечь его, понял, почему говорит он так прерывисто. Все понял.
– Каждый решает свою судьбу, - взволнованно сказал Котовский.
– Жизнь - не расписание поездов. Мы знаем революционеров, вышедших из чуждых классов. Мы чтим их. И возьмем другое: если весьма ответственный гражданин вырастит по нерадивости дрянного сынка, разве будем мы укрывать такого сынка папочкиным авторитетом? Да мы и отца-то притянем к ответу: как ты мог, ответственный папаша, вырастить такого молодчика?
– Гм-м, - издал неопределенный звук Иван Белоусов, напряженно слушавший командира.
– Звать тебя как?
– Звать Иваном. Уважь, командир!
– У меня кавалеристы, знаешь, какие люди? Отборные!
– Знаю. Это мы все знаем.
– Ладно, Иван. Иди к Няге, скажешь, я лично прислал. Иди. Не подведи, слышишь, Иван? Надеюсь на тебя, Иван.
Ушел Иван Белоусов, а Котовский все поглядывал вслед да поулыбывался. Славный парень! Вот что значит вовремя помочь человеку!
И
Немного и времени-то прошло, каких-нибудь два дня. Отпросился Иван Белоусов у Няги в разведку и привел пленных петлюровцев. Где он их добыл, никто так и не узнал. Сам он не рассказывал, а только отмахивался:
– Ну, взял и взял. Велико дело.
Пленные следовали за Белоусовым покорно и не проявляли никаких поползновений к бегству. Возглавлял это печальное шествие сельский учитель, щуплый и в очках.
Привели их в штаб. Котовский стал расспрашивать каждого, кто он, откуда и почему с петлюровцами оказался, по каким взглядам и убеждениям. Еще спрашивал он их, знают ли они, кто такой Петлюра, и кому он служит, и за чьи права борется.
– Давайте, давайте, рассказывайте все, - говорил Котовский спокойно, серьезно, без издевки и даже с болью, с состраданием.
– Вот стоите вы передо мной и молчите. Объясните мне, почему вы в меня, в нас стреляли? Какую вы правду отстаивали? Мы вот боремся за рабоче-крестьянское государство, за Советскую власть, за то, чтобы людям лучше жилось. А вы за кого идете? Если мы ошибаемся, объясните нам, тогда и мы вместе с вами будем сражаться...
– Да ладно уж, - тоскливо отозвался один, босой, нескладный, в синей рубахе без пояса, в драных портках.
– Расстреливай скорей, не размусоливай...
Бородатый и тощий выглянул из-за его плеча и добавил:
– Мы не добровольцы. Дали нам винтовки: воюй! Вот и воюем.
Котовский подождал, не скажут ли еще чего. Но они замолчали.
– "Расстреливай"! А за что вас расстреливать? За вашу дурость?
– Это конечно... неграмотные мы...
– Зачем зря говорить?
– рассердился босой в синей рубахе. Грамотные, разбираемся! Мы за большевиков, против коммуны. Нечего нюни распускать! "Неграмотные"!
– Вижу, какие вы грамотные, как разбираетесь! Вот и доразбирались до того, что с Петлюрой оказались! А если поглядеть - какие вы петлюровцы? И вовсе вам с ними не по пути. Возьмем такой случай: капиталист. Не наш, иностранный. Но у него в нашей стране деньги вложены, обидно ему деньги потерять, а Советская власть открыто заявляет, что никаких царских долгов она не платит. Вот и начинает этот капиталист дураков искать, чтобы они головы подставляли, эту Советскую власть свалили, денежки ему, капиталисту, вернули - и порядочек! А у вас что, своя торговля была? Капиталы у вас отняли? Золотые прииски? Вон у тебя и сапог-то нет.
Котовский обернулся к учителю:
– Учитель?
– Собственно говоря, да.
– Горькая доля была у сельского учителя в царское время. Вы, может быть, успели запамятовать? Глушь, бездорожье, захолустье. Жалованьишко ничтожное, школа нуждается в ремонте, крыша течет, ребята зимой ходят в опорках, и каждый инспектор унизит, распечет, накричит... Что же ты, учитель?! Опять хочешь старое вернуть? Не вернешь старое, не допустим! Кому прислуживаешь? Ты, образованный человек!
Угрюмо слушали пленные.