Котовский (Книга 1, Человек-легенда)
Шрифт:
– Перешли мы тогда Днестр благополучно. Пресвятая дева Мария, кто же знает днестровские плавни лучше меня!
– Ну, ну, дальше? Перешел ты Днестр и что? Отправился домой?
– Сразу же на том берегу и начались неприятности. Напоролись на заставу - уже плохо. Тут и расстались мы с Петром Васильевичем, обернулся он к Маркову, у которого в глазах стоял вопрос.
– Да-а... И ведь стрелки-то они какие, а угораздили прямо в ногу. Схватили. Били смертным боем. Это уже там, в камере.
– Бить они умеют.
– Били, били, а потом порадовали: десять лет каторжных работ.
– Крепкий
– Обязательно бы погиб. Но засела мне думка в голову: Котовский все перенес? Должен преодолеть и я! Не имею я никакого права погибнуть!
– Что молодец, то молодец! Правда, товарищ командир?
– похвалил Миша.
– Конечно, молодец, - подтвердил Котовский.
– Так и следует жить. Не сдавайся! Полосуют тебя, на куски рубят, а ты стой на своем. Не осилят. Не смогут одолеть. А уж если и умереть, то стоя, глядя врагу в лицо.
– Хорошо сказано!
– Это говорил Чобра, искусный виноградарь, выросший под сверкающим солнцем Бессарабии. Горячие глаза у Чобры. И сердце горячее. Он совсем недавно в отряде. Он сам не знает, как это с ним случилось.
Подвязывал лозы Чобра. Шел мимо офицер. Ну так, обыкновенный офицер. Но ведь приказ что гласил? Все поселяне, встречавшие офицера, обязаны снимать шапку и кланяться. Так вот, Чобра как раз и не поклонился, больше того, даже повернулся спиной к господину офицеру. Последствия этого поступка не заставили себя долго ждать. Пришел урядник, предложил Чобре "следовать за ним". Куда следовать и для чего следовать - было Чобре понятно. А спина-то ведь не казенная. Не хотелось Чобре "следовать". И удалось ему уговорить урядника зайти в хату выпить по чарке. "Влепить двадцать пять горячих - это всегда успеется, - доказывал Чобра, - а вино у меня первостатейное". Одним словом, через какой-нибудь час бренное тело пьяного урядника, полностью разоруженного Чоброй, валялось на окраине села под сливой, а Чобры и след простыл. Переплыл Чобра Днестр и прибыл в отряд во всем снаряжении.
– Хорошо сказано!
– повторил Чобра, и все обернулись к нему, ожидая, что он еще скажет.
– Хорошие это слова, и они не сгинут, как зерно, брошенное в землю. Западут в сердца людские и прорастут. Надо жить гордо! Кто часто кланяется - криво растет!
– Ну и что же ты сделал дальше?
– спросил кто-то Леонтия.
– Что сделал? Убил часового, добыл коня - и сюда, одно у меня место.
Крепкие люди приходили в отряд Котовского, и не было ни одного, чтобы Котовский не знал его по имени, и откуда он, и как жил раньше, и чего добивается, и за что хочет сражаться. И очень огорчался Котовский, что коней в отряде недостаточно. Когда приводили нового скакуна в отряд - это был праздник. Так радуются только новорожденному в хорошем семействе.
– Вот это конь! На таком коне можно вокруг света обскакать!
– Обскачешь на таком! Держалась кобыла за оглобли, да упала! поддразнивал кто-нибудь.
– А ты видел, как он идет на рысях?
– Наша Ласточка все же лучше. Как ты думаешь, Василь?
Василь, хозяин иноходца Ласточки, презрительно смеется:
– Моя Ласточка! Такой вы ищите - и на всей земле не сыщете!
– И искать не надо. Буря - вот это конь! Будь у меня миллион - я, не задумываясь,
– Всякий цыган свою кобылу хвалит!
Такие разговоры кончались иногда ссорой, и тогда шли к командиру, и его оценку уже никто не оспаривал.
Вот и Леонтий, когда бежал из каторжной тюрьмы, не забыл прихватить с собой в отряд коня. Конь - это нераздельная часть самого конника, первый друг его. В отряде Котовского скорее забудут позаботиться о себе, но коня не забудут.
Каждый день приходили новые пополнения. Из уст в уста переходила весть: Котовский собирает отряд!
3
Великий Октябрь порождал ярость в сердцах всех свергнутых с тронов, всех ущемленных в наследных правах.
Так оказывались в одном лагере эсеры, куркули, французские фабриканты, Петлюра и Деникин, глава английской миссии в Москве Локкарт, бандит Зеленый, адмирал Колчак и бразильский консул. Их всех объединяла одна ненависть, одна тревога.
На Дальнем Востоке жгли деревни японские и американские войска, в Тифлисе и Баку расстреливали коммунистов немцы и турки, в Архангельске вешали поморов англичане, по Черному морю курсировали французские эсминцы, а по украинским степям бродили бандитские шайки. Петлюровцы примеряли польские мундиры. Америка отсчитывала для Деникина боевые патроны: двести миллионов патронов - больше чем по одной пуле на каждого жителя Советской России, невзирая на возраст и пол.
Враги собирались с силами. Новый удар готовили они и в этой кровавой затее не останавливались перед любыми расходами.
Расторопный Черчилль грузил на корабли винтовки, танки, орудия и переправлял их в Новороссийск. Столько хлопот с этой Россией! Из Америки шли караваны судов, груженные аэропланами, бомбами, паровозами. Щедрая у Америки рука! Одной только обуви на одном только судне отправлено было шестьсот тысяч пар. Ноги, обутые в эти военные сапоги, должны были победоносно дойти до Московской заставы.
Четырнадцать государств обрушились на молодую Страну Советов.
Удивлялись наши бойцы, отгоняя врага и разглядывая захваченные трофеи:
– Что же это получается? Оставят белогвардейцы на поле боя пулеметы, а пулеметы-то Кольта - значит, американского происхождения. Гаубицу или бронемашины "остин" - ну, эти английские, все как на подбор. А не то и "фиат" попадается - это уж Италия. Седла канадские, шинели из Манчестера, самолеты с французских заводов... А кричат: "Мы Россию спасаем! Русская освободительная армия!" Да кто же поверит?! Консервы и те с иностранными наклейками!
Около Днестра загорались особенно жаркие бои. По Днестру плыли трупы убитых. Ни днем ни ночью не смолкала пулеметная стрельба, и за этой стрельбой не стало слышно ни пения птиц, ни шелеста деревьев. Столбы дыма заслоняли безмятежное, ясное небо, в яблоневых садах разрывались снаряды...
Война.
4
Не много есть людей, которые умеют так открыто, так от всей души улыбаться, как Михаил Няга. И что совершенно бесспорно - не было более лихого наездника в Бессарабии.
– Смотри, смотри, какой красавец!
– шептали девушки, когда он проезжал мимо, и каждая с большим удовольствием подала бы ведро воды, чтобы напоить его коня.