Котовский (Книга 1, Человек-легенда)
Шрифт:
– Эти канальи...
– и консул поперхнулся, не закончив фразы.
Не успел он, однако, повесить телефонную трубку, как опять звонок:
– Разрешите доложить: Сороковой пехотный полк отказался выполнять боевые приказы своих офицеров.
Этого только не хватало! Скоро, кажется, они примутся ходить по улицам и петь "Интернационал"! Консул Энно схватился за голову. У него явно начиналась мигрень. И зачем только он согласился поехать в эту чертову страну, да еще при его расшатанном здоровье!
– Артиллеристы Третьей дивизии не стали стрелять по большевикам, сообщали усердные служащие
– На крейсере "Вальдек Руссо" подняли красный флаг, - поступило новое сообщение.
И снова звонок:
– Саперы четвертой роты второго батальона Седьмого саперного полка...
Но Энно не дослушал, что сделали эти саперы. Он швырнул телефонную трубку на стол и вышел из кабинета.
В О С Ь М А Я Г Л А В А
1
Бирюзовое море безмятежно. Сколько хватает глаз - ласкают, переливаются нежные оттенки. И хочется смотреть, и смотреть, и вглядываться в эту синеву... На сердце радость, даже какой-то восторг охватывает все существо от этого созерцания громадного покоя, громадной тишины... Прекрасен мир! Жить бы да жить в этом прекрасном мире!
На чистом, много-много раз перемытом морским прибоем и теперь таком рассыпчатом песке лежит человек в тельняшке, в парусиновых брюках. Он смотрит, как прозрачная зеленоватая волна чуть-чуть набегает на берег. Как будто она хочет немного вскосматить гладкий песок. Набежала и откатилась, оставив темноватый след. Что это там на песке? Раковина или кусок водоросли? Или обломок весла, принесенный из открытого моря?
Тишина. Небо невероятно синее. Как на открытке.
У Котовского здесь назначена встреча с Васей и Михаилом. Котовский уверен, что они не заставят себя долго ждать. И хотя он знает их ловкость, он все же чуточку тревожится за них: как ни говори, головы-то горячие...
Бирюзовое море безмятежно. Котовский слушает плеск волны и всматривается в далекое марево. Что это белеет вдали? Чайка или парус? Парус! Еще несколько минут - и лодка врезается в песок.
– Григорий Иванович! Масса новостей!
– кричит Вася еще из лодки.
Котовский улыбается.
"Хорошие ребята!
– думает он.
– И вырастут из них люди. Ничего, что трудно. Крепче будут".
– Самая главная новость, - сообщил Вася, - это забастовка на заводе "Нейман и сыновья". Бастуют вторую неделю. Старик Нейман уперся, и ни в какую! Не идет ни на какие уступки! А забастовщикам уже и есть нечего. Форменно голодают. Григорий Иванович! Неужели же сдаваться?
– Сдаваться? Сдаваться вообще нельзя. Ишь какой! Сдаваться! Да как у тебя такое слово-то выговорилось?
– Григорий Иванович, не выдержат, - вздохнул Михаил.
– Я сам видел. Дети уже синие.
– А мы им окажем поддержку, - решительно заявил Котовский.
– Только надо согласовать с ревкомом, а то опять нам попадет.
– Им прежде всего хлеба надо, бастующим рабочим, - мрачно заявил Михаил.
– Вот-вот. Я п-попробую уговорить Неймана. Сердце-то у него есть?
– Хм... сердце?
– удивился Вася.
– В первый раз слышу, что у Неймана есть сердце! Может быть, теперь обнаружили? До сих пор не замечалось.
– Нейман?! Он скорее удавится!
– уверенно сказал Михаил.
– Как же он пойдет сам против себя? Что вы, Григорий Иванович! Что-то не похоже!
–
Как ни упрашивали Вася и Михаил рассказать, что думает делать Григорий Иванович, чтобы свершилось чудо, но Котовский больше не сказал ни слова. Только дал указания, где и как и в какой именно день ждать его появления.
Особняк фабриканта Неймана находился в глубине сада. Окна нижнего этажа были укреплены массивными надежными решетками. Но этого было, по-видимому, недостаточно для сохранения драгоценной жизни миллионера. Особняк охранял чуть ли не целый полк, причем были определенные посты, заставы, караулы. В любую минуту верные стражи готовы были ринуться на защиту. Нейман и этим не удовольствовался. Помимо солдат, которых сам черт не разберет, - сегодня они белые, завтра красные, а послезавтра какие-нибудь зеленые в зависимости от того, кто их разагитирует, - Нейман на всякий пожарный случай содержал за свой счет засаду из полусотни контрразведчиков. Эти-то не подведут, будем надеяться. Нейман был весьма предусмотрительный человек!
Так он и жил, один, как перст, со своими миллионами, жил, как в осажденной крепости, запрещая даже прислуге появляться на глаза без вызова, установив внутренние телефоны, секретные звонки и сигнализацию.
В один прекрасный день прямо к месту засады контрразведчиков подкатил великолепный, сверкающий кожей и лаком экипаж. Рысак был чистейшей породы, кучер - само великолепие: шляпа с перьями, кафтан ярко-синий, бородища, как у Ильи Муромца, и голос самый что ни на есть кучерский - одновременно и нежный и пронзительный.
О барине, который восседал в экипаже, и говорить нечего: красавец, этакая жирная бестия! Голос громовой, глаза повелительные и на пальцах такие перстни! Наверное, цены им нет, такие перстни!
Все контрразведчики повыскакивали посмотреть на это четырехколесное воплощение старого режима.
– Эх!
– сказал один.
– Это я понимаю! Это жизнь!
– Один бы такой перстенек заиметь, дунуть куда-нибудь в Сан-Франциско и жить припеваючи, наплевав на все, - подхватил другой.
– Хватило бы, - убежденно согласился третий.
А барин за пуговицу штабс-капитана из контрразведки схватил:
– Можешь, голубчик, гарантировать безопасность, пока я Соломона Марковича навещу? Дело нешуточное: здесь вот-вот появится Котовский, и я приехал предупредить Соломона Марковича об опасности.
Штабс-капитан покосился на перстни, захлебнулся от счастья:
– Муха не пролетит! Будьте уверены!
– Ты уж и охрану возле дома предупреди. Будь ласков.
И тут, сам не зная почему, штабс-капитан назвал барина "вашим превосходительством":
– Можете на меня положиться, ваше превосходительство!
Он считал, что никогда не вредно переборщить: лесть никого еще не обижала.
– Видишь ли, - произнес барин тихо, очевидно, чтобы кучер не слышал, - разговор сугубо важный, совершенно секретного характера и в международном плане, так что, можно сказать, решается судьба России... Понял всю ответственность? Как, кстати, твоя фамилия? При случае представлю к награде.
– Щукин, ваше сиятельство! Геннадий Щукин!
– воскликнул штабс-капитан, решив, что этот барин - по меньшей мере "ваше сиятельство".