Коварная обольстительница

Лафой Лесли

Коул стоял у входной двери, засунув руки в карманы брюк защитного цвета. Его черные волосы, как обычно, касались воротника рубашки. В его глазах светилась слабая надежда, когда их взгляды встретились… Ее предательское сердце забилось еще сильнее.

– Ты купил все это, – сказала девушка то, что было и так очевидно.

Констатация факта, не более того. Ничего другого она сделать не могла.

– Покажи им, где ты хочешь установить кухню, – спокойно произнес он. – А потом поговорим.

Господи, она не желала разговаривать. Не желала думать. Ей хотелось, чтобы

он обнял ее, прижал к своей груди и сказал, что любит ее всем сердцем. Хотя вряд ли это было бы уместно сейчас. Мысль о том, что кто-то видит, как она пытается держать себя в руках…

– В моей квартире, – спокойно сказала она и прошла мимо него. – Через двадцать минут.

Коул смотрел ей вслед и еле сдерживался, чтобы не броситься к ней, обнять ее и умолять простить его, умолять снова пустить в свое сердце. Он понимал, что очень обидел Эмили, что повел себя невероятно глупо и эгоистично. Он хотел, чтобы у них все наладилось. Прямо сейчас. Но решение было за Эмили, и у него нет другого пути, как позволить ей сделать это на ее условиях и в выбранное ею время. Он глубоко вдохнул и подставил лицо весеннему солнцу, стараясь отогнать страх и продумать, что и как сказать, когда истекут двадцать минут и вся его жизнь будет поставлена на карту.

Ей понадобилось тридцать минут. Пять на то, чтобы показать Джорджу, где столярная мастерская, десять, чтобы направить Эдмона к Бэт, и пятнадцать, чтобы ее сердце успокоилось, а руки перестали дрожать.

Поднявшись с подлокотника софы, когда Эмили вошла, Коул повернулся к ней. Он начал говорить, но она прервала его, тихо сказав:

– Ведь ты должен был быть сегодня в Вашингтоне, – и направилась в кухню под предлогом того, что ей надо достать напитки из холодильника.

Все что угодно, только бы не оказаться с ним лицом к лицу и не смотреть ему в глаза! Все что угодно, лишь бы он не заметил ее волнения!

– Они могут обойтись без меня. У меня есть более важное дело.

Ей страшно хотелось, чтобы Коул сказал, что именно она самое важное дело для него, но поскольку он не…

– И изображать Санту для тебя важнее, чем выступать перед конгрессом?

– Сегодня бабушка в роли этого Таинственного Санты, Эмили, – спокойно сообщил он ей. – Не я. Я только продал несколько ее ценных бумаг, чтобы покрыть все расходы.

– Я никогда не просила ее делать это, – возмутилась Эмили. Ее пульс лихорадочно забился. – Никогда не просила ее…

– Я знаю, – тихо, но твердо перебил он ее. – Я теперь знаю многое, чего не знал еще пару дней назад, когда уезжал отсюда. Бабушка провела нас обоих. Ида подтвердила, что ее слова о том, что она хочет передать тебе деньги, были выдумкой. Она знала, что я все брошу и примчусь в Аугсбург, чтобы положить конец ее огромным пожертвованиям.

– Что ты и сделал.

– Этого следовало ожидать, правда? – сказал он со слабой улыбкой и пожал плечами. – Бабушка хотела, чтобы мы встретились, и поняла, что это самый быстрый и надежный путь. И все сработало так, как она планировала.

– Значит, Ида – сваха, – подытожила Эмили, вспоминая все комментарии Иды, все брошенные ею взгляды,

все ее вопросы.

Теперь, когда все открылось… Черт возьми, ей с самого начала следовало понять, что задумала ее подруга. Она бы избавила себя от стольких страданий, если бы все знала и пресекла в корне!

Коул кивнул.

– Я даже не представлял, что у нее незаурядные способности в таком деле.

– Что ж, – заметила Эмили, решив, что может, по крайней мере, оставаться любезной, – во всяком случае, ей удалось распознать потенциал для хорошей сексуальной совместимости. Эта часть была действительно великолепна. Но остальное… – Эмили набрала побольше воздуха в легкие и попыталась сдержать дрожь в коленках. – Послушай, если намерение дать мне большую сумму пожертвований было уловкой, чтобы заманить тебя сюда и заставить нас встретиться, зачем ты продавал ее ценные бумаги? Почему позволил ее уловке стать реальностью?

– Потому что она хотела сделать это, и было бы неправильно с моей стороны вставать на ее пути.

Неожиданное объяснение. Может, не единственное? Имеет ли смысл надеяться, что все это не закончится сердечным крепким рукопожатием и пустым обещанием держать связь?

С бьющимся сердцем и пересохшими вдруг губами Эмили потянулась за стаканом содовой и сделала большой глоток. Нельзя сказать, что это очень помогло, но, по крайней мере, дало шанс собраться с мыслями.

– Похоже, – сказала она, – что твое мнение разительно изменилось за последние сорок восемь часов.

Наконец-то! Слава богу, они наконец-то приступили к тому, что действительно должно быть сказано. Коул подавил желание обогнуть кухонную стойку и обойтись без лишних слов. Вместо этого он медленно кивнул и признался:

– Я о многом думал в последние несколько дней, Эмили. В том числе о бабушке и ее благотворительных устремлениях. Ты права. На все сто процентов и даже больше. Это ее деньги, и она хочет использовать их, чтобы сделать мир лучше. Я не имею никакого права вставать на ее пути.

– Как далеко простирается эта твоя новая идея? Распространяется ли она на финансирование словаря разговорного языка китов? Или только на то, чтобы покрыть расходы на кухню и деревообрабатывающие станки для меня?

– Я совершил ряд глупостей в последнее время, – признался Коул, – но не настолько глуп, чтобы пытаться вернуть таким путем твое расположение.

Эмили удостоила его за честность легкой улыбкой, а потом спросила:

– Ну, теперь ты видел, что все подарки Иды доставлены… Что дальше? Отправишься в Вашингтон?

– Нет.

– А мне казалось, твои подопечные хотели, чтобы ты приехал и представил их проект конгрессу.

– Все ясно и просто, Эмили, – ответил Коул бодро и искренне. – Я не хочу быть там. Я хочу быть здесь. С тобой.

С тобой.Ее сердце переполнилось радостью, а душа запела. Внутренний голос печально предупредил ее, что она хватается за надежду, которая может оказаться несбыточной. Эмили поскорее поставила стакан с содовой на стойку, чтобы Коул не увидел, как сильно вдруг задрожали ее руки.