Коварство Харгрэвса
Шрифт:
– Как вам это нравится, майор? Недурно для дебютанта?
– Я имел честь,-голос майора звучал зловеще холодно,- видеть ваше замечательное исполнение сэр, вчера вечером.
Харгрэвс смутился.
– Вы были там? Я не знал, что вы... я не знал, что вы любите театр. Послушайте, майор Тальбот, не обижайтесь. Я сознаюсь, что получил от вас много ценных сведений для этой роли. Но ведь это тип, а не личность. Доказательство тому - впечатление, произведенное на публику. Ведь половина театра - южане; они узнали знакомый тип.
– М-р Харгрэвс,- сказал майор, продолжая стоять.- Вы нанесли мне несмываемое оскорбление,
Актер казался немного растерянным и, как будто, не мог понять полное значение слов майора.
– Мне, право, жаль, что вы обиделись,- сказал он с сожалением.-Мы здесь, на севере, смотрим на вещи иначе, чем вы, южане. Я знаю людей, которые откупили бы полтеатра, только бы их личность была выведена на сцене, и публика могла бы узнать их.
– Они не из Алабамы, сэр, - надменно произнес майор.
– Может быть, и нет. У меня очень хорошая память, майор. Позвольте мне привести несколько строк из вашей же книги. В ответ на тост, произнесенный на банкете в Милледжевиле, кажется вы сказали и намерены были напечатать следующие слова:
"У северянина совсем нет чувства или пыла, за исключением случаев, когда чувства могут быть использованы для его коммерческих выгод. Он перенесет без злобы всякое покушение на честь, как его собственную, так и дорогих ему людей, если это покушение не имеет следствием крупную денежную потерю.
Когда он благотворительствует, то дает щедрой рукой, но об этом надо кричать повсюду и записать на меди..."
– Как вы думаете, это изображение лучше, чем изображение полковника Кальхуна, которого вы видели вчера?
– Это описаиие.- ответил майор, нахмурившись,- имеет свои основания. Некоторое преу... ширина должна быть допущена в публичных речах.
– И в публичной игре!
– возразил Харгрэвс.
– Это совсем не то,- настаивал неумолимо майор:- это была личная карикатура. Я безусловно отказываюсь пренебречь этим, сэр.
– Майор Тальбот,-сказал Харгрэвс с пленительной улыбкой, - мне хотелось бы, чтобы вы поняли меня. Мне хотелось бы, чтобы вы знали, что у меня и в мыслях не было оскорбить вас. В моей профессии мне принадлежит весь мир. Я беру, что хочу и что могу, и возвращаю все это со сцены. Теперь, если хотите, оставимте это дело. Я пришел к вам по другому делу. Мы несколько месяцев были хорошими друзьями, и я хочу рискнуть еще раз оскорбить вас. Я знаю, что у вас денежные затруднения. Безразлично, как я это знаю. В меблированном доме трудно сохранить это в тайне. Мне хотелось бы помочь вам выйти из беды. Сам я тоже часто бывал в таком положении. Я получал хорошее жалованье весь сезон и скопил немного денег. Я охотно предоставлю вам две сотни или даже больше, пока вы получите...
– Довольно,- скомандовал майор, протянув руку:- повидимому, моя книга не лгала. Вы думаете, что ваш денежный пластырь затянет все раны, нанесенные моей чести. Я ни в коем случае не взял бы денег от случайного знакомого. Что же касается вас, сэр, то я скорее умер бы с голоду, чем согласился бы на ваше оскорбительное предложение финансовой ликвидации обстоятельств, о которых
Харгрэвс удалился, не сказав больше ни слова. Он в тот же день покинул и меблированный дом, переехав, как объяснила миссис Вердемэн за ужином, ближе к театру, в нижнюю часть города, где "Цветок Магнолии" должен был итти целую неделю. Положение майора Тальбота и мисс Лидии было критическое. В Вашингтоне не было никого, к кому совестливость майора позволила бы ему обратиться за займом. Мисс Лидия написала письмо дяде Ральфу, но было под сомнением: позволят ли стесненные обстоятельства родственника оказать им помощь? Майор был принужден весьма сконфуженно извиниться пред м-с Вердемэн в задержке платежа за стол, ссылаясь на неаккуратное поступление "арендной платы".
Помощь пришла из совершенно неожиданного источника.
В конце дня привратница поднялась наверх и сообщила, что майора Тальбота желает видеть старик-чернокожий. Майор попросил прислать его в кабинет. Вскоре в дверях, кланяясь и шаркая неуклюжей ногой, появился старый негр со шляпой в руках. Он был очень прилично одет в мешковатый черный костюм. Его большие, грубые башмаки сияли металлическим блеском, напоминающим блеск печи. Густая шерсть над его головой была седой - почти белой. Трудно определить годы негра, перевалившего за средний возраст. Этот негр мог быть тех же лет, что и майор Тальбот.
– Поручусь, что вы не узнаете меня, масса Пендльтон,- были его первые слова.
При этой старой манере обращения, майор встал и пошел к нему навстречу. Без сомнения, то был один из чернокожих с плантации, но все они были так далеко рассеяны, что он теперь не мог припомнить лицо и голос...
– Боюсь, что, действительно, так, если вы только не поможете мне вспомнить,- ласково сказал он.
– Помните вы Синди'ного Мозе, масса Пендльтон, что мигрировал сразу после войны?
– Подождите,- сказал майор, потирая лоб кончиками пальцев. Он любил вспоминать все, связанное с этим дорогим для него временем.
– Синди! Мозе?
– соображал он.
– Вы служили при лошадях, выезжали жеребчиков? Да, теперь припоминаю. После сдачи вы приняли имя - не торопите меня - Митчель, и отправились на Запад в Небраску?
– Да, да, сэр!
– лицо старика расплылось в восторженную улыбку. Это так! Это я Нюбраска. Это я Мозе Митчель. Старый дядя Мозе Митчель, как меня сейчас зовут. Старый барин, ваш отец дал мне пару молодых мулов, когда я уезжал... Помните тех жеребят, масса Пендльтон?
– Я что-то не припоминаю жеребят, - сказал майор:- вы знаете, что я женился в первый год войны и жил в поместьи Фоллинсби? Но садитесь же, дядя Мозе. Рад видеть вас. Надеюсь, что дела ваши хорошо идут?
Дядя Мозе сел на стул, положив шляпу осторожно на пол.
– Да, сэр, за последнее время дела идут прекрасно. Когда я в первый раз приехал в Нюбраску, весь народ сбежался смотреть тех мулов. Таких мулов не видывала Нюбраска. Я продал их за триста долларов... Да, сэр, за триста. На них я открыл кузницу и заработал деньги и купил себе землю. Я с моей старухой воспитали семь ребят, и все они здоровы, за исключением двоих, которые умерли. Четыре года назад проложили железную дорогу и выстроили город совсем рядом с моей землей. Теперь, масса Пендльтон, дядя Мозе ценится в одиннадцать тысяч долларов деньгами, имуществом и землей.