Ковчег
Шрифт:
«А сегодня — Нистрадамос с госпожой Блевадской на пару…»
«Старика это добило…»
«Ох, не говори…»
«Мурашки по коже…»
«Что же дальше будет с такими раскладами?..»
«Думать не хочется…»
«Последней капли не хватает для полного краха…»
«О чем ты? Ах да…»
«Мы-то переживем — но старик нас потом заживо съест…»
«Что-то будет, это точно…»
«Циклон новый приближается, кстати говоря…»
«В самом деле?.. Дела-а…»
(Напряженное молчание, звук удаляющихся шагов)…
Голоса были негромкими и с хрипотцой. Скорее всего, они принадлежали Виртуалу и Музыканту — хотя с полной уверенностью не скажешь.
Занудин
* * *
Ночь была ужасна.
Грязно-серые облака спускались так низко, что цеплялись за макушки деревьев, а кое-где даже стлались над самой травой. Слышались отдаленные раскаты грома. Из-за туч выглядывала полная луна, и ядовитый блеск, исходящий от нее, поджигал все вокруг серебряным огнем. Ветер завывал голосами тысячи проклятых душ. Если ослабевал, то начинало мерещиться, будто в лесу скулит беснующееся животное, перегрызающее собственную лапу, угодившую в капкан. Очередной порыв распахнул створы Занудинских окон настежь, и стекла плаксиво задребезжали. Но Занудина в комнате уже не было…
…Паркет под ногами предательски скрипел, а сердце в груди казалось заведенным часовым механизмом вот-вот готовой сдетонировать бомбы. Глаза ныли от навалившейся темноты. Тяжелые чемоданы колотились об ноги и затрудняли движение.
Преодолев коридор, Занудин долго спускался по лестнице, ведущей в холл. Опасаясь поскользнуться и упасть, выверял каждый шаг. Горячий пот заливал лицо и спину. Зубы скрипели, точно в рот набилось песка.
Сойдя с последней ступени, Занудин облегченно вздохнул и сквозь непроглядную тьму двинулся дальше - в том направлении, где должна была находиться дверь. Еще немного, и самое трудное окажется позади.
«Ну так что ж, — подумал про себя Занудин, — стало быть, прощай, «Ковчег»! Надеюсь, смогу забыть тебя как дурной сон, продлившийся дольше остальных… Погодка вот только подкачала, сущее невезение…»
…И вдруг по всему дому зажегся свет!
Занудин выронил из рук чемоданы и насилу поверил собственным глазам. За столом сидели все до единого аркиты «Ковчега» во главе со своим бессменным кормчим, стариком Ноем. Лица компиляторов были утомлены и выточены, точно ночь напролет они дожидались этой неминуемой встречи — и вот-таки дождались. Видимо, знали наперед, что не напрасно отказываются от самых сладких часов сна. Словно пауки затаились в темноте - недвижимые, бездыханные, - потворствуя неискоренимой тяге к театрализованным эффектам!.. Хотели произвести впечатление? Признаться, им это удалось…
С минуту в холле царило гробовое молчание. Но это, как догадывался Занудин, было только затишьем перед бурей.
— Куда-то собрались, молодой человек? — строго спросил дядюшка Ной. — Скверное время для прогулок. Хороший хозяин даже собаку в такую ночь…
— Я уезжаю, — с сухостью в голосе перебил старика Занудин, пытаясь между тем не показать растущего волнения.
— Не торопитесь. Присядьте-ка…
— Я постою. Говорите, что хотели — только, если можно, покороче.
Старик свел брови и вздохнул.
— Должен признаться, не понимаю, чем я и остальные мои жильцы заслужили такое пренебрежение с вашей стороны, такую враждебность по отношению к себе. Неужели вы в чем-то нуждались здесь или от вас многого требовали? Вот она, человеческая неблагодарность… Впрочем — бью себя по губам и
— Однако заставил же я вас понервничать своим уходом, — заметил Занудин, вымученно улыбнувшись краешками губ. — Но уж и вы простите меня. Какие бы сказки вы мне сейчас не поведали, я уверен в одном - вам от меня что-то нужно. Но что бы это ни было, знайте - я унесу это с собой!
Дядюшка Ной вспыхнул.
— Ты до сих пор не догадался, что нам от тебя нужно?.. Ну так я расскажу тебе — ЧТО. Только не ерепенься — ты ведь хочешь это узнать!
Занудин не издал ни звука. Дело принимало скверный оборот, но он действительно чувствовал себя обязанным услышать теперь все, что ему скажут.
— По-прежнему не присядешь?
— Нет.
Старик потер руки, грозным взором окинул присутствующих и без предисловий начал свой рассказ.
РАССКАЗ СТАРИКА НОЯ
Он родился 14 марта 1879-го года у подножия Швабских Альп, в старинном городе Ульм, еще хранившем в ту пору магические черты средневековья. Узкие, кривые улочки, дома с островерхими фронтонами. Огромный, господствующий над городом готический собор. Двенадцать фортов и башен, расположившихся вокруг. Дунай, равнины и холмы. Далеко видны хребты Тироля и Швейцарии, поля Баварии и Вюртемберга… Славные места.
Кто мог знать, что этот еврейский мальчик, до семи лет предпочитавший молчать, чуравшийся сверстников, вселявший родным небеспочвенные опасения, что он попросту умственно отсталый — спустя годы, благодаря колоссальной интуиции и развившемуся интеллекту, станет ученым, подкупившим одну из самых умопомрачительных тайн мироздания, соизволившую ему, первому и единственному представителю рода человеческого, открыться?! Никто этого знать не мог. Даже младшая сестра Майна превосходила молчаливого и замкнутого брата в сообразительности. Уж ей-то не доставались такие обидные эпитеты, как «туповатый» и «заторможенный». Разумеется, мальчик страдал. Но жизнь шла своим чередом. Со временем он развил в себе наблюдательность и смекалку, начал обзаводиться интересами. Увлекался религией, но недолго. Полюбил музыку и освоил игру на скрипке. А вскоре, к всеобщему удивлению, его привлекла наука. Поистине судьбоносный выбор…
И вот ведь забавно. Нормальный взрослый человек вообще не склонен задумываться над проблемами бытия, вопросами пространства-времени, что так пленили разум швабского отрока. По его (взрослого человека) понятиям, он уже думал обо всем этом когда-то в детстве. «Всерьез забивать себе голову свойствами временного континуума?! Перманентным развитием материи во вселенной?! Торсионными полями?! — округлят глаза девяносто девять, а то и сто человек из ста, поинтересуйся у них о чем-либо подобном. — В эти бирюльки мы, уж извините, не играем, других забот полон рот…» Однако наш герой интеллектуально развивался так медленно, что «пространство-время» по-прежнему занимало его мысли и в 16, и в 25, и в 76 лет, до каких посчастливилось ему дожить. Мощь гения, чуть ли не обязанная инфантильности, ей-богу!