Ковен тысячи костей
Шрифт:
Поборов приступ клаустрофобии и втиснув голову в душный пластик, я залезла на мотоцикл.
– Лучше думай о том, что до Йоля осталось меньше недели. Ты обещал Морган закатить вечеринку, помнишь? Это же так необычно – родиться в йольский период! А в этом году зимнее солнцестояние и ее день рождения вообще совпадают, – улыбнулась я, решив сменить тему, пока Диего убирал подножку и газовал на нейтральной передаче. – Мама считала, что ведьмы, рожденные в праздники Колеса, – особенные.
– Ты до сих пор сомневаешься в этом? – насмешливо спросил Диего и сказал что-то еще, что заглушил рев разогретого
Я поморщилась, обнимая его за пояс и прижимаясь грудью к широкой спине, облаченной в ткань стеганой куртки, выстеленной изнутри овчинным мехом. На всякий случай я сцепила пальцы замком: судя по блеску бирюзовых глаз, глянувших на меня из-под стекла шлема, Диего намеревался показать мне, что такое форсаж.
Так оно и оказалось. Я едва не слетела еще в тот момент, когда он стартанул с места, подняв в воздух фонтан из грязи и мокрого снега. Проверив одной рукой, надежно ли сидит шлем, я намертво вцепилась в куртку Диего, слыша в заложенных ушах лишь его приглушенный смех.
– Морган ты тоже так возишь?! – крикнула я громко, чтобы он точно расслышал, когда мы в третий раз подпрыгнули на кочках и чуть не улетели в кювет. Но это заветное «чуть» было гордостью Диего: то, как ловко он обращался с мотоциклом даже на гололеде, напоминало смертоносный танец навахона в руках Коула. И то и другое – результат изнурительных тренировок и врожденного мастерства.
– А я предупреждал! Ты же хочешь догнать Коула, верно? – ответил Диего. Я лишь жалобно мяукнула, уже проклиная ту минуту, когда попросила меня подвезти.
Зачарованный лес расступился, пропуская нас сквозь дебри, непроходимые для смертных и незваных гостей. Мы оказались в лоне Шамплейн – точно живой организм, он рос на пересечении лей-линий веками. Деревья были его костями, трава и земля – кожей, озеро – кровью, а особняк – сердцем. Никому не было дозволено забираться так глубоко, кроме нас – его души.
Мельком оглянувшись, я уже не увидела дом – тот остался далеко позади. Холодный ветер дул так сильно, что я кренилась с сиденья вбок, но не мерзла: адреналин растекался по венам драконьим огнем. Мы быстро пересекли заснеженный холм по дороге, проложенной джипом Коула – следы его шин были еще свежи на земле, – и тот перетек в узкую дорожку из мелкого гравия. Голые ветки то и дело хлестали меня по шлему: я пригнулась, вжавшись Диего в спину, и чувствовала, как она сотрясается в непрерывном гоготе. То справа, то слева мелькали блуждающие огоньки, подмигивая болотисто-зеленым светом и прощаясь.
Когда мотоцикл преодолел последний километр лесного лабиринта и выскочил на автостраду Шелберна, забитую под завязку в выходной день, спидометр уже показывал сто километров в час. Стараясь не смотреть туда, чтобы лишний раз не пугаться, я отвернулась. Поток машин в сторону Берлингтона был таким плотным, что почти не оставлял пространства для маневра. И все-таки Диего умудрялся мчать вперед, не сбавляя скорости: перестраивался из ряда в ряд и лавировал между машинами, заставляя меня повизгивать, а их – сигналить от зависти и раздражения.
– Налево, – крикнула я, и Диего послушно свернул на развилке в объезд Берлингтона.
Уже через десять минут показались заросли пихтовых деревьев, а еще спустя пять – огражденная территория
«Психиатрическая лечебница “Этан Аллен”», – гласила кованая табличка на воротах, через которые нас пропустили лишь после того, как я наложила на охрану морок, сдунув с ладони толченый чертополох. Каждый раз при виде этого четырехэтажного здания у меня тревожно сосало под ложечкой: похожая на бетонную коробку, частная и весьма дорогостоящая больница кишела людьми, с которыми вряд ли захочется столкнуться в темном переулке. Я искренне сочувствовала тем, для кого это место стало вторым домом. Но еще больше я сочувствовала тому, ради кого мы с Коулом приезжали сюда каждое воскресенье.
Синий джип уже стоял на парковке и мигал фарами. Я довольно улыбнулась, когда Диего затормозил рядом, даже раньше, чем Коул успел вытащить ключ зажигания. В окне была видна лишь его кудрявая макушка и удивление, будто выведенное мелом на вытянувшемся лице.
– Передавай отцу привет, – сказала я Диего, бросив ему розовый шлем и неуклюже сползя с мотоцикла: коленки все еще дрожали, но показывать это было выше моего достоинства. – Скажи, что я скучаю и надеюсь, что Гён не влюбилась в него. Иначе… Заранее приготовлю ему зелье от порчи.
– Лучше прибереги для него баночку заживляющей мази: Исаака ведь теперь тренирует Луна. Может, такими темпами ему и впрямь удастся подчинить себе это «часовое зло»…
От «Луна» и «Исаак» в одном предложении я зябко поежилась. Безмолвно молясь, чтобы он вернулся домой со всеми конечностями, я расчесала пальцами всклоченные волосы и скривилась, когда Диего послал выглянувшему из джипа Коулу воздушный поцелуй. Снова рев мотора, снова брызги грязи на ботинках и ругательства рабочих, которых Диего чуть не задавил на парковке. Дождавшись, когда Kawasaki умчится за ворота и скроется в пихтовом лесу, я натянула свою самую любящую улыбку и повернулась к Коулу.
Закутанный в вязаный шарф до самого подбородка, он захлопнул дверцу джипа и сложил руки на груди, всем своим видом выражая недоумение. За эти два месяца он, казалось, постарел: пережитое проложило лапки морщин в уголках его глаз, а ореховая радужка будто потускнела. Каждую неделю я обновляла запасы успокаивающей ландышевой настойки, чтобы не наблюдать, как Коул мечется по подушке в очередном кошмаре.
– Надо же, успела! – воскликнула я с напускной радостью, когда гнетущая тишина между нами неприлично затянулась.
– Куда успела? – непонимающе спросил Коул, пока я ненавязчиво сокращала между нами дистанцию.
Долгое отсутствие солнца и мороз почти стерли с его носа веснушки, оставив лишь несколько крошек вдоль переносицы. Волосы, недавно подстриженные, топорщились на висках, а челка привычно вилась, падая на лоб. Коул сунул замерзшие пальцы в карманы длинного кашемирового пальто и нахмурился, глядя на меня с плохо скрываемым разочарованием.
– Ты обещал, что мы поедем вместе, помнишь? Но уехал один. Снова. Ты же это не специально, правда?