Ковентри возрождается
Шрифт:
Грета заметила тогда, что Дерек не заслуживает такой женщины, как Ковентри, – она, по мнению Греты, моложе, красивее, приятнее Дерека и гораздо интереснее и умнее его.
Ковентри ответила с большим раздражением, что Дерек женился на ней, когда она была невежественной девчонкой, которая то и дело теряла работу, жила у родителей и вынуждена была во всем их слушаться. Дереку между тем было двадцать шесть лет, он имел хорошее положение, перспективную работу и уже стоял в очереди на квартиру в муниципальном доме.
На что Грета сказала: «Подумаешь, делов-то!» Ковентри выбежала из Гретиного дома и с силой хлопнула дверью. Не очень убедительно, драматичности не хватает, но две минуты на эту историю потратить можно. Обе женщины
Они перешли в комнату и стали смотреть, как к дому Фоксов подъезжают служебные машины. Грета подсчитала: три «скорые помощи»; пять полицейских машин; один белый полицейский фургон; пожарная машина (неужели Ковентри еще и поджог учинила?); три обычные машины, а в них шесть мужчин в обычной одежде, и, наконец, хлипкий «ситроенчик», в котором сидела броско одетая сотрудница городской социальной службы. На улице не видели ничего подобного с тех пор, как одна свадьба приняла скверный оборот и приостановила движение транспорта, пока мужчины со стороны жениха и со стороны невесты, выясняя отношения, дубасили друг друга. Грета и Морин вышли из дома и присоединились к куче соседей, толпившихся за веревочным ограждением, натянутым полицейскими. Время от времени все головы поворачивались к дому Дейкинов, где вот-вот должен был появиться вернувшийся с работы муж убийцы.
5. Я встречаю м-ра Периуинкля
Два часа ночи. Я сижу у ворот лондонской клиники болезней ног на площади, которая называется Фицрой-сквер. Больше я не могу сделать ни шагу, но дождь перестал, и одежда на мне подсохла. Я рада и такой малости. К полному своему восторгу, у входа в клинику я обнаружила три крепкие резинки. Одной я связала влажные волосы в «конский хвост», а двумя другими стянула складки лишней ткани, болтающейся вокруг щиколоток. Брюки-клеш были невероятной ширины. Я один-единственный раз надела их как-то на выход, как вдруг поднялся сильный ветер и вздул избыточную ткань. От колен до пят я стала похожа на галеон под полными парусами. Дерек обрадовался, когда эти брюки были понижены в ранге и стали рабочей одеждой для чистки дымохода. Он терпеть не может сверхмодных вещей. Они выбивают его из колеи.
Прежде чем заснуть, я протерла руки и лицо мокрыми листьями, собранными на площади. Мне отчаянно хотелось счистить сажу. Мимо прошли две медсестры, закутанные в теплые плащи. Они с любопытством поглядели, как я скребу шуршащими листьями по лицу. Когда они были совсем рядом, одна заметила:
– Я тоже очень люблю запах осенней листвы, но чтобы засовывать ее себе в нос – это уж слишком.
– Кстати, – отозвалась вторая, – в следующем месяце я начну слушать курс по психиатрии.
Мокрые листья не оказали на сажу никакого воздействия. Когда я посмотрела в лужу под фонарем, оттуда на меня уставилась темная как ночь физиономия. Мне сразу вспомнились «Черные и белые менестрели», их отвратительные гримасы, подмигиванье, петушиная походочка, их тросточки и цилиндры. Они пользовались у Дерека неизменной любовью. Когда Би-би-си сняла эту передачу, он послал письмо на телевидение. Помню одну фразу оттуда: «Развлечение для приличной семьи». И подписался: Дерек А. Дейкин.
Голова моя клонится на грудь; я уже сплю? Не знаю, трудно сказать, мой мозг устал. Глаза закрываются… Сияет солнце. Тепло. Пожилой человек с бачками и добрыми глазами протягивает руки и поднимает меня с земли. «Ну же, голубушка, – говорит он, – вставайте. Меня зовут мистер Периуинкль, завтрак готов». Он идет через площадь и делает мне знак следовать за ним. Мы останавливаемся у высокого дома. «Я живу здесь с больной дочерью, ее зовут Эмили», – объясняет старик. Входную дверь открывает толстый слуга в костюме повара из сказки, с печальным лицом Леса Досона [11] .
11
Популярный комедийный актер, толстяк с печальным лицом; в его репертуаре большое место занимают шутки, высмеивающие тещ.
– Эмили, у нас к завтраку гостья.
Я не заметила ни кресла-каталки в углу, ни той, кто в нем сидит. Эмили катит кресло ко мне. Бледное личико, обрамленное кружевным чепцом и каштановыми локонами. Она чуть картаво произносит:
– Я видела, как вы вчега спали под двегью. Стгашно замегзли, да?
Я отвечаю:
– Честное слово, жутко замерзла, мисс Пери-уинкль.
– Я папе сгазу сказала, как только меня одели, пгавда, папа? Я сказала: «Наш хгистианский долг помочь этой несчастной. Оденься поскогее и пги-гласи ее газделить с нами завтгак». Пгавда, папа?
М-р Периуинкль целует кончики бледных пальцев дочери.
– Моей девочке недолго осталось жить, – вполголоса сообщает он. – Но все равно, она настоящий ангелок, да?
Лес Досон подает к завтраку самые разнообразные блюда, какие только мне известны.
Я жадно набрасываюсь на овсяную кашу и вареные яйца, жареный хлеб и почки, на рис с луком и рыбой, на ветчину и сосиски. Я съедаю шесть кусков поджаренного хлеба и выпиваю пять чашек обжигающего кофе. Эмили грызет печеньице с аррорутом [12] , запивая его теплым молоком из чашечки величиной с наперсток. М-р Периуинкль сидит во главе стола и, весело поблескивая глазами, наблюдает, как я ем. Потом он встает, ворошит угли в камине и приглашает меня посидеть у огонька и рассказать свою историю. Усевшись напротив него, я говорю:
12
Крахмал, получаемый из корневищ, клубней и плодов тропических растений.
– Есть две вещи, о которых я должна сразу вам рассказать. Во-первых, я очень красива.
– И в самом деле, сударыня.
– Во-вторых, вчера я убила человека по имени Джеральд Фокс.
– Надо ли вас понимать так, что вы – убийца? – говорит м-р Периуинкль, и веселый блеск в его глазах гаснет. – В таком случае, Досон, вышвырните ее вон!
Я кубарем скатываюсь по лестнице, а надо мной угрожающе нависает лицо Леса Досона. Он что-то говорит про свою тещу…
Светало. Большой фургон для сбора мусора объезжал площадь, смятенно кричали и хлопали крыльями разбуженные птицы. Пора пускаться в путь. Фургон со скрежетом остановился неподалеку. К куче черных мешков с отбросами, у которых я устроилась, быстрым шагом подошли двое мужчин. Оба в перчатках и оранжевых комбинезонах. На одном – очки в роговой оправе, на другом – русская ушанка. Очки крикнули:
– Придется подвинуться, дамочка, нам к мешкам надо.
Ушанка добавила басом:
– Мы и так вас напоследок оставили. Обычно-то мы начинаем с этой больницы. Здесь мы сроду не кончаем, скажи, Спог?
Спог поправил очки и сказал:
– Я такого не припомню. И мы же видели, что вам нужно поспать.
– У меня ноги свело, – сказала я, – не могу двинуться.
– Понятное дело, – крикнул Спог, перекрывая скрежет дробилки в мусоросборнике. – Всю ночь проторчать у этой проклятой двери. Еще удивительно, что никто на вас не покусился и всякое такое. Некоторые типы, знаете, не больно-то разборчивы. Им любая сойдет, хоть бы и из ночлежки.
– Помогите мне, пожалуйста, – попросила я.