Ковпак
Шрифт:
Дед вел соединение к Цумани — маленькому городку и крупной станции западнее Ровно, объявленного гитлеровцами «столицей» оккупированной Украины. В Ровно были расположены рейхскомиссариат Украины (РКУ) и резиденция самого рейхскомиссара, одного из ближайших подручных Гитлера, Эриха Коха. Ковпак рассчитывал, что его появление здесь, под боком у Коха, наделает столько паники и шума, нагонит столько страху на немцев, сколько ему потребуется для того, чтобы снова мгновенно исчезнуть, уйти дальше и так же неожиданно вынырнуть под самым Киевом.
Ковпак хорошо понимал, что долго скрывать от врага движение колонны, в которой насчитывалось более тысячи саней, невозможно. И все же
С некоторым запозданием из-за непрерывного марша, исключавшего нормальный прием последних известий по радио, в отряде узнали об окончательном разгроме фашистской группировки, окруженной в Сталинграде, о пленении остатков 6-й армии во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом. Причем узнали вначале даже не из сводки Совинформбюро, а из сообщения главной квартиры фюрера, по которому на всей территории империи объявлялся трехдневный траур.
Ковпак радовался шумно, ему не сиделось на месте, он расхаживал по избе, где расположился штаб, прихлопывая плетью по валенку, и повторял восторженно-изумленно:
— Оце вжарилы так вжарилы…
Потом стал посреди комнаты, задиристо топнул о пол и деловито предложил устроить партизанский салют в честь Сталинградской победы. Ковпаковский салют прогремел на всю Ровенщину. Группа второй роты взорвала эшелон из 40 вагонов с живой силой на участке Клевань — Рудечна. Кролевцы уничтожили состав с танками на перегоне Зверув — Олыка. Группа глуховцев взорвала эшелон на участке Киверцы — Зверув. Начисто разгромлено немецкое хозяйство в Софиевке. Заключительный «залп» — налет роты Карпенко на Цумань. При этом около 60 «казаков» из состава цуманского гарнизона перебили своих офицеров и присоединились к партизанам. Третья рота Карпенко не зря считалась лучшей в соединении, итог ее «работы» в Цумани говорит сам за себя: уничтожено 9 паровозов, депо с мастерскими, электростанция, 2 легковые и 1 грузовая автомашины, 12 пилорам, склад с обмундированием, сожжено 500 тысяч кубометров деловой древесины, подготовленной к отправке в Германию.
Автоматчики Карпо захватили отличную тройку карих рысаков со звездами во лбу, запряженных в тачанку. Упряжку подарили Деду — по случаю приближающегося праздника Красной Армии. Эта тачанка надолго стала походным штабом Ковпака.
После салюта в честь героев-сталинградцев Ковпак повел колонну сначала на юг, а потом на восток, в направлении Житомирской области. Юг Житомирщины — край относительно безлесный. Обычные переходы с дневками под прикрытием лесов здесь оказались мало подходящими к условиям местности. Открытый бой в лесостепи не сулил партизанам ничего хорошего, и Ковпак изменил тактику: вместо ночных, сравнительно спокойных переходов — стремительные броски, и не только ночные, но и дневные. Риск был велик, но Ковпак рассчитывал, что, пока немцы разберутся, что к чему, он успеет проскочить самые опасные, открытые места. То, что гитлеровцы рассчитывают уничтожить его именно в лесостепи, Ковпак знал точно: разведка докладывала, что в Житомире задержан эшелон с гренадерами, следовавший на фронт, в Коростене сосредоточивается полк мотопехоты. Было совершенно очевидно, что немцы постараются отрезать соединению все пути на север, будут теснить к югу. Они все делали правильно, грамотно, настойчиво, но слишком медленно, не учитывая новых темпов движения партизан. Ковпаку требовалось совсем немного — часов двенадцать, чтобы последним шестидесятикилометровым броском уйти в район реки
Задержать немцев можно было только точно рассчитанной по месту и времени диверсией. Объект, наилучшим образом подходящий для такой диверсии, существовал — мост под Коростенем. Уничтожить его было приказано командиру 9-й роты М.
Это была скверная ночь в жизни Ковпака. Проходил час за часом, приближался рассвет, а взрыва на севере никто так и не услышал. Утром стало ясно, что М. задания не выполнил. Последствия могли быть для партизан самыми тяжелыми, и Ковпак сделал единственное, что только и мог сделать в резко изменившейся к худшему обстановке: он изменил маршрут движения, вместо того, чтобы идти на юго-восток к Фастову, повернул колонну на восток.
О том, что произошло дальше, рассказал участвовавший в рейде военный корреспондент «Правды» Л. Коробов:
«М…, как оказалось, пьянствовал всю ночь в деревне, невдалеке от моста. Было уже светло. Из Коростеня пошли поезда. Время было упущено. И вот рота М… вернулась. Встреча Ковпака с М… произошла на берегу речки, через которую вброд переправлялась колонна. Как только люди выходили на берег, их одежда на морозе покрывалась льдом.
Протрезвевший М… предстал перед Дедом.
— Я не выполнил задания, — понуро сказал он. Ковпак сдвинул шапку на затылок и пристально по смотрел на М…
— Немного времени не хватило, — соврал М…
— Так, — сказал Ковпак. — Подойди ко мне. Так. Дыхни на меня.
М… дыхнул. Ковпак поморщился и повернулся к комиссару.
— Судить мерзавца! — крикнул он.
Пока шла переправа, Руднев, собрав роту, расследовал причины невыполнения задания. Когда он закончил следствие, то прежде всего приказал забрать из роты М… всех лошадей.
Потом он подошел к Деду, сидевшему на тачанке, и коротко сказал:
— Расстрелять шарлатана!
Дед достал из-за голенища валеного сапога карту и развернул ее.
— Из Коростеня, — говорил он, — гитлеровцы тронулись. Из Житомира тоже выступили. Расстрелять!
Руднев пришел в роту М… Бойцы сидели на поваленной бурей сосне. Завидев комиссара, они поднялись. М… сидел.
— Встать! — закричал комиссар.
М… встал.
— Предателей и изменников, — сказал Руднев, — мы караем смертью. Командование вынесло тебе приговор.
Руднев повернулся к ординарцам и, указав на М…, сказал:
— Расстрелять!
Те подошли к приговоренному, расстегнули на нем шинель, потом повернулись к Рудневу.
— Не можем, товарищ комиссар. У него орден и медаль.
Руднев подошел к М…, заставил его снять орден и медаль и, вынув пистолет, выстрелил в М… Тот, как глядел в землю, так и упал в снег лицом.
— Закопать как собаку! — сказал Руднев.
Стоявшие кругом бойцы роты М… задвигались. Откуда-то появились лопаты.
Вскоре вся колонна была на том берегу.
Разыскивая Базыму, я нагнал тачанку Ковпака. Дед сидел, уставив взгляд на широкую спину своего ездового. Плеть, как всегда, спускалась из откинутого рукава его шубы. Рысаки прядали ушами, и Политуха, сидя на передке тачанки, изредка посматривал по сторонам.
— Сидор Артемьевич! — обратился я к Ковпаку.
Ковпак поднял голову, и я увидел грустные его глава. Он опустил голову. Я шел рядом с тачанкой, не зная, то ли идти вперед, то ли оставаться с ним. Дед снова поднял голову, вытер слезы рукавом шубы и, посмотрев так, словно просил извинения, сказал:
— М… испортился, подлец, успех голову вскружил. Ты что же пешком? Садись ко мне.
Я сел в тачанку. Ковпак молчал часа два.
— Орден-то сняли перед расстрелом? — спросил он вдруг и, услышав мой ответ, опять замолчал».