Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
мы только их подкладывали, – отслонился он от бруса. – Прокуда нарубил таких
катков целую гору.
Сотник направился к поленице, сложенной из равных по размеру
бревенчатых кругляшей, чтобы убедиться еще раз в том, что к отплытию лодок
все готово, и что оставалось только дождаться, пока черная горячая смола не
пропитает паклю насквозь и не затвердеет в пазах между досками как желтые
потеки на стволах вековых сосен, которые отодрать можно было только
засапожным
залетные мунгальские стрелы с привязанными к ним кусочками горящей бересты
или тряпки, но они были на излете, а значит, особого вреда причинить не
могли. Разве что нанести небольшую рану, их горожане лечили своей мочей.
Новый день начался с барабанного боя в стане врага, рева длинных
деревянных труб и надсадных звуков рожков, выточенных мунгалами из рогов
скота. За этим концертом, во время которого шаманы с бубнами и в драных
одеждах обвешанные сушеными птичьими головами и костями животных, исполняли
ритуальные танцы, последовал топот множества копыт, и все повторилось
сначала. Ордынцы подскакали к стене, выходящей на напольную сторону, тучи
стрел и дротиков взметнулись в воздух и понеслись к вежам и заборолам
крепости, а через них – к боярским хоромам и простым истобам, стараясь
разнюхать цель и поразить ее острыми наконечниками. Так продолжалось до
полдня, после которого наступало короткое затишье, и бесконечная карусель
кипчакских сотен начиналась заново. И так было со дня начала осады. Но в
этот раз после полудня со стороны проездной башни донеслись громкие крики
дружинников, скоро с нее скатился по взбегам княжий отрок семнадцати весей и
помчался по направлению к детинцу. Аргуны побросали работы и повернули
головы к крепостной стене. Ждать известий пришлось недолго, за отороком на
взбегах показался ратник из сотни Вятки, несший службу в одном из заборол, и
поспешил прямо к нему. Сотник дотачивал острым чеканом новое весло, он
машинально пробежался пальцами по кожаному поясу с висящим на нем засапожным
ножом в ножнах, но меча не было, он отцепил его как многие дружинники, чтобы
тот не мешал работе. Вятка пошел быстрым шагом навстречу вестовому, одновременно подворачивая к бревну с лежащим на нем мечом, рядом был
прислонен лук и тул со стрелами. Пока он навешивал на себя оружие, вестовой
успел проскочить немалое расстояние и остановиться напротив него.
– Мунгалы переплыли на конях Жиздру и грозятся разбить ворота под
проездной башней? – опередил его Вятка с вопросом.
– Нет, сотник, не так, – ответил ратник, переводя дух. – А как? – Ордынцы и правда сумели
Что у мунгал на копьях?
– Белые лоскуты и еще конские хвосты с ихними хоругвями. – Кто их подвел к воротам? – Сотник Чакун, так он себя назвал. Вятка переступил ногами и поправил за спиной лук, на лице отразилось
недопонимание происходящего. Он не мог дать объяснений тому, что ордынцы, после потери шести сотен воинов во время его вылазки в их логово, и
поражения им из лука одного из мунгальских темников, решили начать с
козлянами мирные переговоры. Здесь было что-то не так, их приход под стены
крепости попахивал обычными мунгальскими уловками, после которых защитники
многих русских крепостей расплачивались головами.Вятка махнул рукой аргунам
и ратникам, чтобы продолжали работы, сам направился к проездной башне. Туда
уже спешили из детинца воевода с ближайшими советниками...
Под главными воротами крепости с притянутым к ним веревками подъемным
мостом столпилось не меньше двух десятков мунгальских воев на низкорослых
лошаденках, на пиках, поднятых остриями вверх, полоскались на слабом ветру
хоругви и несколько белых лоскутов материи, покачивался какой-то туг с
прикрепленным под наконечником конским хвостом. Впереди отряда выделялся
узкоглазый мунгалин в малахае из чернобурой лисы с пушистым хвостом, заброшенным за спину. Лицо напоминало перезревшую тыкву с черными
трещинами -морщинами вокруг маленького и злого рта, с узким лбом над
выпуклыми надбровными дугами. Такими тыквами, выпотрошенными изнутри, с
прорезанными в них глазами, носами и ртами, со вставленной вовнутрь
зажженной лучиной, вятичи пугали девок и маленьких детей в один из
славянских праздников. На ордынце была медвежья шуба, перетянутая широким
кушаком из разноцветных аксамитовых лоскутов с кривым ножом в ножнах, засунутым за него, и с кривой китайской саблей, висящей сбоку. Он важно
откинулся на высокую спинку седла, опустив одну руку с плетью вниз, а другой
удерживая уздечку, украшенную серебряными бляхами. Позади него застыли в
седлах два мунгальских воина с каменными лицами, за ними толпились пестрой
толпой остальные. Луки у всех были всунуты в саадаки, висящие сбоку седел, там же чернели оперением и стрелы. Воевода Радыня поднялся на прясло, огибающее башню, и перегнулся через защитный барьер из досок: – Это ты сотник Чакун? – обратился он к первому ордынцу, указывая на