Кожа саламандры

Петренко Евгения

Ступив несколько шагов и оказавшись в центре помещения, я протянула камень поближе к фонтану, стремясь рассмотреть чудесной красоты бортик, окружающий его чашу. Это было похоже на венок из совершенно чёрных, стеклянных, туго сплетённых бутонов, стеблей, листиков и раскрытых цветочных чашечек. Они казались почти живыми. Головки цветов покачивались и позванивали, как будто их шевелил слабый ветерок.

Я даже протянула руку, чтоб потрогать. А темнота вдруг рванулась к моему камню. От неожиданности и испуга я попятилась. Труми тут же прижался к моим коленкам и зашипел. Я инстинктивно потянулась

к мечу. Хотя понимала, что глупо пытаться рубить темноту. Плакальщик, так же инстинктивно, попытался накинуть морок, но плетение опало, не имея возможности напитаться маной. Лами, его мужской инстинкт, заставил сделать движение, позволявшее ему затолкать женщину за свою широкую спину. Но тьма надвигалась со всех сторон и он только крепко прижал меня к себе и обхватил кольцом рук, как будто ограничивал территорию, находящуюся под его защитой.

Он то и дело поглядывал за спину, но резких движений не делал, давая незнакомому противнику возможность либо напасть, либо отступить, чтоб решить каким будет его следующий шаг. Тьма мягко толкнула его в спину. Я почувствовала этот толчок, так как была плотно прижата к его груди. Нельзя сказать, что мне это было не приятно. Но и паника во мне прямо требовала каких-то действий.

Ещё один толчок вперёд, и за чёрным фонтаном отодвинулся камень, открывая дверцу, за которой яркое солнце заставило нас зажмуриться.

Лами осмотрел путь к выходу. Обойти чашу с плещущейся в ней чернотой было негде. Тогда он одним решительным движением схватил за шкирку Труми и бросил его мне на руки, а потом легко подхватил меня и быстро ступил в бассейн. Фонтанчик был низким, но стоило ему ступить в чашу, струя резко поднялась и окатила нас с головы до пят. Я вскрикнула и чёрная жидкость попала даже мне в рот. Я попыталась выплюнуть, но на вкус это оказалась обычная, сводящая холодом зубы, родниковая вода.

Ещё шаг и мы оказались на широкой поляне.. Камень за нашей спиной с лёгким шорохом встал на место...

Глава 8.

Оказавшись на поляне, сидхе так поспешно опустил меня на землю и сделал шаг в сторону, что я не поняла, это он так выражает почтительное уважение к принцессе или ему не слишком приятно моё близкое соседство. Вода чёрного источника не принесла никакого видимого вреда. По крайней мере, пока это никак не выражалось ни в самочувствии, ни в ощущениях.

Тем не менее, оглядевшись, нам сразу стало понятно. что мы не можем находится на том самом острове, на котором обнаружили храм. Жёлоб из чёрного камня, совершенно явно, должен был опустить нас глубоко в подземелье. Коридор, по которому мы добрались до чёрного ключа и выхода, открывшегося за ним, не показывал того, что мы поднимаемся настолько круто вверх. Возможно немного. Но, скорее всего, выход был порталом. И в каком месте мы оказались теперь нужно было определить как можно быстрее.

Вигонь будет волноваться, если мы не вернёмся к вечеру. А привязка к хозяину у него очень сильная. Зверь может получить психологическую травму. Даже серьёзно заболеть. Как тот, что теряет пару.

Такие птицеящеры, у которых погибает избранник, впадают в сильную депрессию и иногда даже не переживают потери.

Всё зависит от того, какой приказ дал Витре хозяин. Если приказал охранять стоянку до его возвращения, то бедняга не покинет этого места до собственной смерти. От вынужденной разлуки или от собственной старости.

Я не понимала одного, почему сам сидхе настолько невозмутим. Ведь хозяева разве только чуть меньше питомцев привязаны к своим вигоням. Лами может и не умрёт, но будет очень страдать, потеряв своего Витре.

То, что находясь на каком-то расстоянии, хозяин может призвать вигоня при помощи магии, я знала. Расстояние зависело от возможностей мага и нашего местонахождения. Ведь портал мог перенести куда угодно. Хоть на другой конец континента. Да и магии нет.

И тут я поняла, что ошибаюсь. Тело было привычно наполнено маной.

– О! Дух вод Гуангун! Какое счастье снова почувствовать в себе силу!

Божество маминого народа, благодаря покровительству которого я живой появилась на свет, я поминала в моменты самого большого восторга. Те легенды, которые мама рассказывала мне о нём на ночь, с самого раннего детства, я, после её смерти, нашла в одной из древних папиных книг. Что и говорить, эти истории для молоденькой девушки служили ещё большим вдохновением, чем для маленькой девочки. Потому, что были удивительно романтичны. Конечно пересказы потомков несколько изменили их, но в таком изложении, мне они были ещё более близки. Потому что некоторые древние понятия, из-за непонимания, заменили на те, что посчитали подходящими.

Представления об устройстве мира у иаров были таковы. До рождения миров существовал только Океан. Только воды его состояли из чистой маны, вращающейся как водоворот вокруг Мировой Оси, расходясь как песочные часы от Центра мира. И таких водоворотов было бесчисленное множество. Они являлись зародышами множества потенциальных реальностей. Чем туже скручивались спирали, тем больше они стремились распрямиться. И когда сжались в одну точку взорвались и появилось время. И бездна параллельных вселенных.

Каждая из них имела своё лицо, своё течение времени, своего демиурга и зародыш жизни. Местом зарождения жизни иаров была Первая раковина. А демиургом Гуангун - дух воды. Потому что миром иаров был Океан. Водный мир. В океане вод существовал только один остров. На нём и жил Гуангун. Он облетал свои владения и наполнял их жизнью. Множеством форм жизни. Но сам демиург был одинок. Ему не с кем было даже поговорить.

На противоположной стороне их мира в океанском дне находилась глубокая впадина. Такие, или похожие, существовали и в Чесменских морях. Самую глубокую из них назвали, исходя из легенд прародителей, впадиной Теффии. Так как в легендарном мироустройстве иаров, именно из глубочайшей впадины их мира, в тот момент, когда над ней пролетал Гуангун, всплыла большая рыба. Дух вод засмотрелся на совершенное творение рук своих. Стройное грациозное тело, как будто порхало в водах океана. Блестела под солнцем светло-оливковая, в радужных переливах, чешуя. Длинные перья жемчужных плавников волнами текли в струях чистейшей воды. И только в чистых бирюзовых глазах не было ничего. Ни чувств, ни разума.