Кожаные перчатки
Шрифт:
Настал черед средневесов. На ринг вышли Вася Герберт и Геннадий Ребиков. Никто не сомневался в том, что эта встреча — чистая формальность. Вася — чемпион страны, боксер отважный, бурный, могучий, грозный представитель того течения в советской школе бокса, которое начинало властно господствовать на ринге, — бокса без тонкостей, атлетического, атакующего. Ребиков, правда, второй призер чемпионата, но всерьез его едва ли стоило принимать. В первом раунде тогда, на чемпионате, был прерван их матч. Повредил бровь ленинградец — оно и
Разительно несхожи были эти боксеры. И не в пользу северянина. Вася — плотен, кряжист, с налитыми выпуклыми мышцами, того бронзового тона, который дает загар и отменное здоровье. Геннадий — стройный, белокожий и вроде и мышц особенных не видно.
Полный контраст их физиономии. Ростовчанин Васька давно приобрел в жестоких драках, начатых, конечно, еще в укромных уголках своего родного города на Дону, черты боевые, устрашающие: мощные надбровные дуги, сплюснутый нос. У ленинградца — лицо интеллигентное, тонкое, будто никогда и не прикасались к нему тяжелые кожаные перчатки.
С симпатией я относился к своему соседу по комнате. И стало немного жаль парня. Теоретик и философ ты, разумеется, несравненный, и среди нас тебе тут нет конкурентов. Но на ринг вылез, ей-богу, зря. Выбьет сейчас Васька все твои философские мысли — и дело с концом…
Двух мнений не было. По-моему, мало кто и смотрел на ринг. Я видел, как Юрий Ильич, сидя вполоборота к рингу, что-то говорил членам комиссии и те согласно кивали головами.
В дверях опустело, персонал санатория, насмотревшись, пошел по своим делам.
Был уверен в легком исходе боя и сам Вася Герберт. И кто укорит парня за то, что хотелось ему, благо безопасно, показать себя с самой выгодной стороны?
Он начал встречу спокойно, я бы даже сказал, элегантно. Вася демонстрировал, подобно манекенщицам при показе мод, отточенность и непринужденность движений, с той, правда, разницей, что каждое такое движение, по кошачьи вкрадчивое, грозило в любое мгновение обернуться дробью быстрых, частых ударов или, что еще хуже, хлестким, как бич, одиночным ударом, внезапным и беспощадным, до которых ростовчанин был жаден.
Это было почти красиво. Я старался не смотреть на то, что делает на ринге Геннадий. Не хотел я злорадствовать, но думалось, что наверняка мой мудрый соседушка выглядит сейчас неважно…
Кончился первый раунд, ничего не случилось. Ясно, Вася намерен еще немного покрасоваться, поиграть, как кошка с мышью. Хвастун! Но понять человека можно…
Второй раунд. Ростовчанин сосредоточен, губы сжаты, движения энергичны, темп возрос.
Начинается!
Но что поделывает его незадачливый противник? Рискую посмотреть на него, нам, боксерам, с полуслова, с полунамека понятно, что к чему.
Странно, но парень как будто спокоен, на лице даже скучающее выражение, будто все, что там собирается предпринять подобравшийся ростовчанин, Геннадию давно и наизусть известно.
А ноздри у него раздуваются!
Васька бесится, скалит зубы. Полтора раунда, половина боя, а за душой — ни синь пороха.
Ростовчанин делает ошибки. Вот он с размаху наносит свой коронный хлещущий удар. И промахивается! Еще и еще хлещет — и снова промахи. При каждом таком ударе, в которые он вкладывает всю мощь, он тратит массу энергии. Бьет и промахивается и при этом «проваливается», как говорят в боксе, ныряет вперед вслед за рукой, делается почти беззащитным.
Ого, как у него заалела вся левая сторона лица! Знаю отчего: значит, соперник методично, точно, резко встречает атакующего боксера легкими, несильными, но достаточна чувствительными ударчиками…
А сам он, Геннадий, по-прежнему неуязвим, невозмутим, только слегка растрепалась прическа и раздуваются, подрагивают ноздри.
К концу этого странного поединка в дверях снова было тесно от белых халатов сестер, поварих, уборщиц. Комиссия перестала совещаться, ничего не писали вечные ручки, и, когда кто-то из членов комиссии уронил, увлекшись зрелищем боя, блокнот, все с досадой посмотрели на виновника.
К концу поединка грозный ростовчанин, несколько минут назад — весь порыв, неуемная энергия, буря, представлял собой довольно жалкое зрелище. Левая щека у него горела багровым пламенем, движения стали размашистыми и грубыми. Устав до полусмерти, он дрался на авось, все еще надеясь свалить, оглушить отчаянной оплеухой этого белолицего, разве что едва порозовевшего, насмешливого парня.
Контраст был снова поражающим. Но теперь этот контраст предстал как бы в истинном своем виде, без внешних эффектов, без декоративных прикрас.
С одной стороны — разнузданный и совершенно беспомощный драчун, с оскаленными зубами и мутным взглядом.
С другой — олимпийски невозмутимый, точный в скупых движениях красавец боец, охваченный великолепной мужественной страстью боя, но безукоризненно владеющий собой, каждым своим нервом, каждой мышцей.
Да, здесь было к чему присмотреться!..
Вася, ростовский кумир, гроза ринга, плакал потом в раздевалке. Плакал настоящими сильными мужскими слезами от внезапно навалившегося горя. Он был превосходный боец. Считал себя таким. До тех пор, пока не встретился с чем-то более высоким, чем его представление о боксе, о поединке на ринге. Тренер пытался утешить парня. Я зашел в раздевалку тоже для того, чтобы утешить Ваську, и слышал их разговор.
— Все равно поедешь ты, — убежденно шептал тренер, оглядываясь по сторонам. — Ты, а не он. Гарантию даю! Все сделаем, будь покоен…