Кожное лекарство
Шрифт:
Слева от него раздался какой-то стук.
Дверь на ветру то распахивалась, то закрывалась. Она глухо стучала о выветренную серую стену комбикормового завода. Собрав все силы, которые у него еще оставались к этому моменту, Бранд двинулся туда.
Он подошёл к двери.
Она снова захлопнулась. С пересохшим горлом Бранд вскинул ствол одного из армейских кольтов, дёрнул за ручку и распахнул дверь. И увидел… он увидел фигуру, выплывающую из темноты, как призрак. Женщину. Женщину в белом грязном платье. Волосы у нее были длинные и огненно-рыжие, развевающиеся, как луговые
— Ты, — выдавил Бранд, когда она приблизилась к двери, — ты… ты должна помочь мне выбраться отсюда… я заблудился…
Но он видел, что она ухмыляется, как злобное создание из темного леса, которое похищает непослушных детей, которое грызет кости и высасывает кровь. Ее глаза были огромными и блестящими, как мокрый нефрит, и Бранд не смог отвести взгляд. Не смог не смотреть в эту пасть, полную острых, как иглы, зубов.
Мужчина закричал, когда длинные пальцы схватили его за шею, а страшный рот приблизился к его лицу. Для Бранда всё закончилось именно там, в куче снега. Он упал на землю и, умирая, чувствовал, как монстр жуёт его плоть.
* * *
Седобровый застыл, добравшись до вестибюля гостиницы.
Прислушался.
После стольких лет, проведенных в охоте на животных, он чувствовал, что не один, но где остальные, сказать не мог.
И хотя он пел свою песню смерти перед тем, как отправиться в поход, Седобровый не хотел умирать. Он никогда больше не доживет до семидесяти, но в нем была какая-то жизненная сила, мужество, блеск в глазах, который не мог угаснуть даже с возрастом.
Он не хотел умирать… Но был готов к этому.
Для ютов было честью умереть в бою. И для Седобрового это стало бы честью. И если ему суждено умереть, то, по крайней мере, он умрет, зная великие тайны, ужасные секреты и зловещие истины, но его душа будет сильнее от этого. Полнее.
Седобровый находился в группе с Генри Уилкоксом и сэром Томом Йеном, но давным-давно бросил их. Он предпочитал охотиться в одиночку. И, если уж так сложится, быть единственной целью. Потому что, честно говоря, он не слишком доверял белым с оружием.
У них была отвратительная привычка стрелять во все, что движется, и если уж ему суждено умереть — то не от пули, выпущенной каким-то сумасшедшим белым.
Он знал, что этот отель когда-то назывался «Шоуксвилл Армс», когда Избавление ещё носило свое первоначальное название и было городом, добывающим свинец.
С тех пор он был оставлен на волю погоды, природы, всех возможных стихий. И если то, что сказала Хармони, было правдой, Кобб и его приспешники какое-то время называли это место своим домом.
Седобровый медленно двинулся к старой лестнице, покрытой грязью и засохшими коричневыми листьями, которые залетали внутрь через бесчисленные дыры в стенах и крыше.
Перила были опутаны паутиной. Ковер на лестнице оказался заплесневелым и почерневшим. Внутрь здания проникал тусклый свет, поэтому темно не было.
Снаружи, словно обезумевший от крови зверь, завывала буря, набрасываясь на ветхие здания, заставляя их скрипеть, стонать и
В воздухе стояла резкая, неприятная вонь, которая имела мало общего с древесной гнилью или экскрементами животных. Это был острый, сильный запах, который проникал в голову Седобрового и заставлял его думать о скотобойнях и братских могилах, сумасшедших домах и камерах смертников… местах, наполненных смертью, болью, ужасом и безумием.
Он начал подниматься по ступенькам, чувствуя теперь, насколько одинок.
«Но ты же не белый, — твердил он себе. — Ты не белый, который чувствует себя в безопасности в толпе или нуждается в присутствии людей. Ты индеец, ты юта, и одинокие, безлюдные места не пугают тебя».
Но это было здорово в теории, а вот сегодня на практике все шло не так хорошо.
Вонь становилась все сильнее, и казалось, что в воздухе что-то потрескивает, словно какой-то отрицательный заряд потенциальной энергии, какое-то статическое электричество, которое все нарастало и нарастало. Чем дальше он поднимался по лестнице, тем сильнее это ощущал.
Оно было повсюду вокруг него — тяжелое, темное и угрожающее. Он чувствовал эту энергию от макушки до самых яиц — эту отвратительную враждебность, словно руки, готовые задушить его.
Вверх по лестнице.
Больше листьев, больше грязи. Но теперь Седобровый заметил, что здесь определённо кто-то ходил. В толстом слое пыли на полу отпечатались следы.
«Ладно, старик, — подумал Седобровый. — Ты сможешь».
И он двинулся вперёд.
Он начал переходить из комнаты в комнату, но нашёл лишь несколько старых ящиков и заплесневелую мебель, затянутые паутиной. Слой пыли на некоторых из них был нарушен, как будто люди Кобба бросали на пол спальные мешки.
В коридоре яркие обои были покрыты плесенью. Она была выцветшей, распадающейся, усеянной червоточинами. В сумрачном свете Седобровый заметил проступающие следы когтей, вонзившихся в обшивку, и старые, потемневшие пятна крови.
В воздухе по-прежнему висел этот тошнотворный запах, только теперь к нему примешался другой — отвратительный запах гниющего мяса и пролитой крови. Зловоние было настолько мерзким, что Седобрового чуть не стошнило…
Внезапно, без единого звука, из темного дверного проема появилась фигура. Так быстро и так бесшумно, что индеец даже не успел удивиться, как ружьё вырвали у него из рук и зашвырнули в коридор.
Фигуру освещал тусклый свет, в котором кружили пылинки и снежинки. Седобровый увидел её и почувствовал, как его сердце сжалось от боли. Он знал, что перед ним Джеймс Ли Кобб. Он знал это, но ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать этот кошмар.
У индейца закружилась голова.
Кобб был высоким и тощим, как труп, словно мумия из какого-то музея. Сомбреро с короткими загнутыми полями было сдвинуто на затылок и увенчано короной, вырезанной из шкурок пустынных змей и украшенной перьями, когтями хищников и зубами волков.