Козьма Прутков
Шрифт:
Толстой вслух читает матери «Записки охотника», а Софье Андреевне пишет о тургеневских рассказах: «Мне напоминает это какую-то сонату Бетховена… Что-то деревенское и простое…» [268]
Знаток придворных тонкостей, он подробно учит Тургенева, как тому следует себя вести, какое письмо он должен отправить и кому (генералу Дубельту), чтобы изменить ситуацию в свою пользу. В конце концов, Алексей Константинович выхлопатывает Тургеневу полное прощение у государя.
268
Там же. С. 59.
Легкий на подъем, вскоре он уже в Париже, потом в Берлине и снова в гостях у Софьи Андреевны… Мать очень переживает увлечение сына. При этом сам он, оказавшийся между двух огней — двух любовей: материнской и женской, испытывает глубокую сыновнюю любовь к матери, посвятившей ему всю свою жизнь («Любовь
Осенью он у Софьи Андреевны. Для матери это уже не секрет. Она страдает. Страдает и он. В такой ситуации Софье Андреевне остается только ждать.
Толстой возвращается в Петербург. Биограф пишет о том, что «нередко, впрочем, он [Толстой] покидал свою петербургскую квартиру (на Михайловской площади, в доме графа Виельгорского), где жил вместе с матерью, и ехал на несколько дней в Пустыньку (станция Стеблево под Петербургом. — А. С.),чтобы охотиться там, сочинять комические стихотворения Козьмы Пруткова и писать письма и посвящения Софье Андреевне Миллер…» [269] .
269
Кондратьев А. А.Граф А. К. Толстой: Материалы для истории жизни и творчества. СПб., 1912. С. 32.
В 1854 году началась Восточная (Крымская) война. Ожидалась высадка британского морского десанта на балтийском побережье. Толстой вместе со своим другом, графом Алексеем Павловичем Бобринским, решает сформировать партизанский отряд для борьбы с неприятелем. Обратите внимание: он и тут стремится к полной самостоятельности. Воинская субординация, зависимость от воли начальства противны свободолюбивому духу Толстого. Он предпочитает выразить свой патриотизм не в жестких армейских шорах, а в партизанской вольнице. Но десант не высадился, отряд не собрался, и несостоявшийся «партизан» отбыл в Смальково… Эту пору Толстой назвал кульминацией своей жизни: «Я не заметил зимы, ни дурной погоды, мне казалось, что была весна. Я вывез из Смалькова впечатление зелени и счастья…» [270]
270
Толстой А. К.Собрание сочинений: В 4 т. М., 1964. Т. 4. С. 73.
К Новому году Алексей Константинович снова в столице. Он погружается в журнальные дела. Начинается литературное соперничество с Некрасовым, с которым он резко расходится во взглядах. Ему, аристократу, чужд демократизм Некрасова:
Чтоб всякой пьяной роже Я стал считаться брат? Нет, нет, избави Боже, Нет! Я не демократ!После смерти императора Николая I Толстой, «следуя голосу долга и семейным традициям» [271] , поступает майором в стрелковый полк Императорской Фамилии, о котором вскоре напишет:
271
Кондратьев А. А.Граф А. К. Толстой: Материалы для истории жизни и творчества. СПб., 1912. С. 34.
Стрелками командовал родной дядя Толстого, граф Лев Алексеевич Перовский. Это давало новоиспеченному майору большой простор для маневра. Из Новгорода, где формировался полк, он, скажем, ездил в Петербург на чествование актера московского Малого театра Михаила Семеновича Щепкина.
Тем не менее служба есть служба, и вот граф уже в полку под Одессой. А там в это время вспыхивает эпидемия тифа. Толстой самоотверженно ухаживает за больными товарищами и в результате заражается сам.
272
Там же. С. 37.
Император Александр II, узнав о болезни своего друга, просит ежедневно телеграфировать о состоянии его здоровья: «Буду с нетерпением ждать известий по телеграфу, дай Бог, чтобы они были удовлетворительны».
Встревоженная Софья Андреевна приезжает к своему возлюбленному. Он выздоравливает, и весной они вместе совершают большую поездку по берегу охваченного войной Крыма. Этому путешествию посвящен цикл стихов
273
Толстой А. К.Собрание сочинений: В 4 т. М., 1964. Т. 1. С. 109.
Такой эстет, как Толстой, не может пропустить ни одного прикосновения к женской красоте, умноженной красотой природы.
Ты помнишь ли вечер, как море шумело, В шиповнике пел соловей. Душистые ветки акации белой Качались на шляпе твоей? Меж камней, обросших густым виноградом, Дорога была так узка; В молчанье над морем мы ехали рядом, С рукою сходилась рука. Ты так на седле нагибалась красиво, Ты алый шиповник рвала, Буланой лошадки косматую гриву С любовью ты им убрала; Одежды твоей непослушные складки Цеплялись за ветви, а ты Беспечно смеялась — цветы на лошадке, В руках и на шляпе цветы! Ты помнишь ли рев дождевого потока И пену и брызги кругом; И как наше горе казалось далеко, И как мы забыли о нем! [274]274
Там же. С. 104.
«Наше горе» — это, вероятно, продолжавшееся формальное замужество Софьи Андреевны и переживания Алексея Константиновича из-за того, что он не может с ней венчаться еще и по той причине, что это глубоко ранит его мать.
Однако душевные страдания, по-видимому, никак не отражались на его отменном аппетите, на который пеняла поэту спутница его конных прогулок.
Вы всё любуетесь на скалы, Одна природа вас манит, И возмущает вас немало Мой деревенский аппетит. Но взгляд мой здесь иного рода. Во мне лицеприятья нет; Ужели вишни не природа И тот, кто ест их, не поэт? Нет, нет, названия вандала От вас никак я не приму; И Ифигения едала, Когда она была в Крыму! [275]275
Толстой А. К.Собрание сочинений: В 4 т. М., 1964. Т. 1. С. 104.
Две недели путешественники прожили в имении Мелас, принадлежавшем Льву Перовскому. Незадолго до их приезда усадьба была бомбардирована с моря. Любовь и война переплелись в прекрасном восьмистишии, оставшемся от этих дней счастья…
Обычно полная печали, Ты входишь в этот бедный дом, Который ядра осыпали Недавно пламенным дождем; Но юный плющ, виясь вкруг зданья, Покрыл следы вражды и зла — Ужель еще твои страданья Моя любовь не обвила? [276]276
Там же. С. 106.