Козырной день
Шрифт:
– Кто еще?
– Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.
– Я не намекаю. Я прошу еще раз вспомнить – не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья.
– Давай-ка вместе проверим… Жигуновы. Дергачевы. Уже четверо. Хмырь голубоглазый из РСУ…
– Свирин, – подсказала Засыпкина.
– Да, кажется, так его фамилия… Потом этот длинный…
– Какой длинный?
– А черт его знает! Первый раз видела… Хотя нет, – Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась, но видно все-таки восстановилась не полностью – беспомощно уронила руки на колени, развела их в стороны. – Не помню. Вроде, видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке…
– За вами пришел муж, так?
– Пришел, – скривилась Борисихина. – На кой – ума не приложу. Но пришел, батю своего привел…
– Да, вид у вас был не блестящий.
– Могу себе представить, – усмехнулась Борисихина.
– Он увел вас из дома Жигунова. Похоже, что тем самым от смерти спас.
– А кто его просил? – неожиданно трезво спросила Борисихина. – Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании. А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять – это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло, я не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию… Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города не очень тревожит… Наверно, это плохо. Вы уж простите… Видно, конченный я человек.
– Может быть, он вас любит?
– Муж? С него станется… Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, – Борисихина невесело улыбнулась.
– Ваш муж подозревается в, убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния… Уж коли он вас любит, то наверно из ревности…
– Я же сказала, что с длинным у меня ничего не было. Во всяком случае, я не помню… Это я бы помнила… Так что для ревности у мужа не было оснований.
– Опишите того парня, – попросила Засыпкина.
– Игруля, молодой, ничего так парнишка… Ничего, – Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив в памяти еще одного гостя Жигунова.
– Рыжий? – решила помочь ей Засыпкина.
– Да какой он рыжий?! Черный.
– Толстый?
– Опять с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того… Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает… С деньгами.
– Откуда вы знаете, что с деньгами?
– Голубоглазого все посылал за червивкой. И деньги давал.
– Значит, вы утверждаете, что ваш муж не мог совершить это преступление? Где он провел ночь?
– Дома, наверно, где же ему еще ночевать?
– А вы не знаете? Разве вас не было дома?
– Не было.
– И где был муж тоже не знаете? Расскажите тогда, как сами провели ночь.
– Плохо провела. Можно бы и получше.
– А подробнее?
– Не надо. Совестно, – Борисихина посмотрела Галине Анатольевне в глаза и опустила их. – Ничего нового…
К тому времени, когда Борисихину доставили в кабинет следователя, уже было известно, как она провела ночь – еще один пример громадной оперативной работы.
Так вот, ее времяпровождение в эту озаренную пожаром ночь вызывало большие подозрения. Борисихина чуть ли не до утра ходила по городу, словно бы опасаясь появляться дома. Это можно было
Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он не поверил, прошел в дом и обнаружил жену спящей. Юбка на столе, сапоги на ногах, голова под подушкой. Отец жил рядом, поэтому решили доставить ее к отцу, чтобы не тащить через весь город. Борисихина к тому времени пришла в себя и пообещала, что побыв часок у отца, сама приедет домой, как добропорядочная жена и мать семейства.
А через час, три, пять часов Борисихина не явилась домой. А от свекра ушла, как и договаривались, через часок, умывшись, поставив на место глаза, губы, брови. Во всяком случае, такие показания дали и сама Борисихина, и свекор.
Здесь была явная несуразица – для того ли муж выволакивал ее из дома Жигунова, чтобы оставить и уехать? Да и как он мог позволить жене добираться одной, зная в каком она состоянии? Кроме того, неизвестно, где он сам провел ночь. Поэтому версия о причастности Борисихина к преступлению не отбрасывалась. А к середине дня Засыпкина, наверно, лучше самой Борисихиной знала, как та провела ночь.
То ли она такая везучая, то ли знакомства настолько широки, то ли цель придала силы и сноровку, как бы там ни было, около девяти вечера ее видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно, в этот же вечер. Видели Борисихину с хромым у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть, в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. Городок небольшой, в девять вечера на улицах темно и пустынно, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Описанию он не поддается, опустим его. Главное заключалось в том, что Борисихина не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости, заметила, осознала, что принадлежал он все-таки к мужскому полу, что имелись у него деньги и что он не прочь опрокинуть стаканчик-другой.
Когда-то Борисихина работала в торговле, у нее остались знакомства, но бывшие товарки, хорошо зная ее слабости червивки не дали. Она высказала все, что думает о подругах и, подхватив хромого под руку, двинулась с ним дальше. А тот уж и не рад, что связался, уже готов отправиться восвояси, да денег жалко, деньги на червивку Борисихина взяла себе.
Добрели до ресторана. Борисихина вошла внутрь, а хромой остался ждать на ступеньках, для него это заведение казалось недоступно высоким. Через час, когда терпение кончилось, решился заглянуть. И что же он видит? Видит он безжалостную картину – Борисихина прямо из бутылки пьет червивку, купленную на его кровные деньги, в то время как он вынужден мерзнуть на ступеньках. Единственное, что утешило бедолагу – еще две бутылки у Борисихиной плескались на дне авоськи, посверкивая в свете ночных, весенних фонарей.
Да, март. Весна. И надобно ж такому случиться – обуяли Борисихину весенние чувства. Но попутчик оказался человеком непритязательным, все желания его сводились к стаканчику червивки. Март еще не пробрал хромого и душа его оставалась постыдно равнодушной. Обида толкнула Борисихину в объятия двух загулявших молодцов, которым приглянулась не столько дама, сколько бутылки в авоське. Хромой пугливо отпрянул в тень, и теперь уже двигался за троицей, прячась за углами, за столбами, припадая за урны, все еще слабо надеясь на справедливость.