Краденое счастье
Шрифт:
Если бы камера очевидца оказалась в руках обитателей притона, зрители увидели бы, как после ухода мамы Русины Люба крикнула из прихожей:
– Девчонки, вы что, так и будете жить в этой мерзости и на Русину пахать до самой смерти?!
– Что? – хором зашумели женщины. – Да какая разница, на кого пахать? Иди ты! Русина хоть пожрать дает, а здесь поблизости – Русина сама видела – других инвалидов до смерти голодом заморили. Так что не надо нам сказки рассказывать!
Не отставала и глухонемая
«Не хотят – и не надо! – заскрипела коляска. – Что ты переживаешь за всех и за каждого, Любушка? Неисправимые это инвалиды!»
– Катюша! – Люба подъехала к самой юной девочке. – Поехали со мной! Посмотри, какая ты умная, какая хорошенькая! Ножки крепкие, сами ходят! А личико – красавица! Мама тебя ищет!
– Я так и думала, что мама меня ищет! – вскрикнула Катя. – Я поеду домой.
Женщины примолкли и с надеждой придвинулись поближе к Любе. Теперь они надумали покинуть притон Русины, но одновременно подспудно хотели возложить на Любу ответственность за неразделенную, мучительную, болезненную – какая там еще бывает? – любовь, которая ждала их за порогом, на воле.
– Анжела, тебе всего двадцать пять лет. – Люба подъехала к глухонемой девушке. – Самый подходящий возраст, чтобы стать актрисой. Будем выступать вместе!
Анжела согласно замычала.
– Кристина. – Люба повернулась к робкой и тихой девушке-дауну. – А знаешь, что ты – необыкновенный человек?
Коляска хваталась за голову.
Даун Кристина слушала открыв рот.
– И твое счастье не менее ценно, чем чье-либо еще!
Как это обычно бывает в толпе, женщины так же яро и дружно собрались уходить из ненавистной им квартиры, как еще несколько минут назад твердо отказывались ее покинуть.
– Воля, девчонки!! – закричали женщины.
И все разом засмеялись, возбужденно зашумели. Кристина заколотила кулаком в переборку кладовки.
– Эй! – зашумели оттуда мужские голоса. – Чего у вас там?
– Мы – к вам! – закричала Люба и очертя голову въехала в стену.
Хлипкая переборка проломилась с податливым стоном.
– Ура! – закричала Люба.
«О-ой! – запричитала коляска. – Колесо зашибла!»
– Ребята, мы уходим! Пошли с нами!
– Уходим! – низким эхом пронеслось по мужской квартире.
– Собираем вещи, – кричала Люба. – Паспорта не забываем!
Все замерли. Повисла тишина.
– Что? – завертела головой Люба. – Что случилось?
Глухонемая Анжела страстным мычанием пояснила Любе: паспортов у инвалидов нет. Как нет регистрации, а следовательно, и никаких прав. В Москве лучше не иметь обеих ног, чем регистрации! Насиловать будут, так паспорт береги и ни о чем другом не думай! Потому что без паспорта со штампом тебя еще и в обезьяннике уделают два раза. (Все-таки Анжела действительно
– В Москве безопаснее ночью без трусов ходить, чем днем без регистрации, – красноречиво показала Анжела напоследок.
– Зарегистрируемся, – пожала плечами Люба, – в чем проблема?
– Ты что! – со знанием дела бросили девочки-подростки, Катя и Юля. – За регистрацию в миграционной службе штуку баксов отдать нужно.
– Это если в обход закона, – твердо сказала Люба. – А мы зарегистрируемся по закону, в милиции. А когда по закону – то бесплатно.
– Как же! – ухмыльнулся Саша-«чеченец», бывший раньше «афганцем».
– А вот увидишь! – пообещала Люба. – Где ключ от двери?
– Ты что – какой ключ? – загомонили мужчины.
– Значит, через окно уходим, – скомандовала Люба.
– Лучше через балкон, – предложили мужчины. – Вяжем простыни!
Люба выехала на балкон. Свет из окна освещал его, и казалось, что балкон – старая шаланда в черной летней воде. Утлая лодка, с которой надо спрыгнуть в теплую черноту, чтобы спастись.
Люба сдернула куртку, просунула под сиденье, затянула рукава на бедрах.
«Ты что надумала?» – зашумела коляска.
«Не бойся, колясочка», – дрожащим, но решительным голосом пробормотала Люба. Крепко взялась за поручни, въехала на приставленные к решетке балкона доски и безрассудно перекинула через нее тело с коляской.
Ржавое железо врезалось в ладони.
Коляска отчаянно цеплялась малым ведущим колесом за решетку.
– Кристина, хватайся за меня. Сползай, сползай по мне, не бойся! Вставай на нижний балкон.
Через мгновение с балкона свесились связанные вместе простыни, тряпки, даже пиджак, и вниз, в темный двор посыпались инвалиды.
Бомж, свесивший голову на грудь, к надписи «Питсбургс пингвинс» на футболке, и видевший во сне, как матушка вносит в избу только что народившегося теленка, вздрогнул и проснулся.
С черного неба сыпались уроды. Высыпавшись, уроды крикнули:
– Леха, давай с нами!
– Куда? – с готовностью вскочив, уточнил бомж.
– Регистрацию московскую получать.
И десятка два инвалидов весело пошагали посередине дороги, счастливые и возбужденные, как ходят в летней ночи выпускники школы, для которых эта ночь последняя и первая одновременно.
Машины приветственно сигналили им, а круглосуточные палатки предлагали кофе «три в одном». Во всех палатках пело и травило ночное радио.
– Звоните нам, – предлагало радио и называло телефоны.
– А можно от вас позвонить? – спросила Люба в палатке «Киш-миш»? – На радио… Алло! – услышала Люба свой голос, эхом отвечающий из музыкального центра на стойке. – Вы меня слышите?
– Отлично слышим! – ответил веселый девичий голос. – Как вас зовут?
– Ой, нас тут много, – ответила Люба. – Кристина, Анжела, Паша, Ромка…