Крадущиеся на глубине. Боевые действия английских подводников во Второй мировой войне. 1940-1945 гг.

Янг Эдвард

Он принадлежал к числу тех командиров, которые доверяют подчиненным, не контролируют каждый их шаг и с самого начала заставляют тебя поверить в собственные силы, обрести уверенность в себе. Почему-то с ним война всегда казалась игрой, хотя к этой игре он относился очень серьезно. Он старался использовать каждую минуту, чтобы усовершенствовать свои навыки, повысить квалификацию офицеров. Бриан всегда был готов нанести удар по врагу, но делал это с такой легкостью и веселой бравадой, что большую часть времени у нас было странное чувство, что мы играем в пиратов. Он был высокого роста, обладал густой бородой настоящего морского волка и надменным взглядом, то есть имел типичную внешность бывалого моряка. Он был необыкновенно начитанным человеком, всегда что-то рассказывал, иногда даже сочинял длинные баллады, неизменно вызывавшие интерес у окружающих. Он обладал редким даром легко перевоплощаться из строгого командира в веселого товарища, не теряя при этом достоинства.

Вечером 12 сентября мы вышли из Портсмута в двухнедельный поход в Бискайский залив. Минный тральщик проводил нас до начала подходного канала, после чего

мы расстались. Нашей задачей было проверить дифферент, после чего дождаться темноты. Первое погружение я перенес очень тяжело, но, когда мы потом всплыли на поверхность, стало еще хуже. Мы шли по Каналу в кромешной тьме. Что бы я ни делал – сидел в кают-компании или лежал на своей койке, я каждую минуту боялся услышать звон машинного телеграфа, означавшего команду «Полный назад», за которым непременно должно последовать столкновение. Я никак не мог отделаться от уверенности, что это непременно произойдет. Два часа моей первой вахты на мостике я провел в состоянии, близком к панике. Было так темно, что в бинокль я едва мог рассмотреть линию горизонта; мне казалось, что со всех сторон к нам приближаются корабли, готовые протаранить лодку. Где-то в середине вахты я уверился, что зря вернулся на подводный флот, поскольку никогда не смогу стать здесь полезным. К счастью, моя вторая вахта пришлась на раннее утро, видимость значительно улучшилась, и я смог успокоиться. Но все же, когда на небе появились первые лучи восходящего солнца и капитан принял решение погружаться, я почувствовал облегчение. Под водой я чувствовал себя в большей безопасности. Меня слишком тревожила мысль о возможности повторения ночного столкновения.

На второй день мы достигли заданной позиции в районе Лориана. Одной из наших задач была встреча с французским рыболовным судном, с которого нам должны были передать секретные документы, тайно вывезенные из оккупированной Франции. Мы планировали идентифицировать рыболовное судно по следующим предварительно оговоренным признакам: паруса на нем должны были биться о мачту; кроме того, на мачту периодически должен был залезать человек. В назначенный день, как назло, ветер стих. Мы подошли к небольшой рыболовной флотилии. Небольшие суда стояли почти неподвижно на спокойной зеркальной глади, на всех без исключения паруса лениво повисли и лишь изредка чуть покачивались на слабом ветру, но вовсе не думали биться о мачты. Капитан не отходил от перископа. Нужно сказать, что использование перископа при полном штиле, чтобы при этом его еще никто не заметил, – весьма нелегкая задача. А ведь нам приходилось проходить между судами, чтобы попытаться обнаружить нужное. Только поздно вечером капитан заметил, как на одном из судов на мачту карабкается человек. Конечно, на любом судне может возникнуть множество причин, по которым на мачту следует послать человека, но мы не могли не воспользоваться случаем. Поэтому, когда стемнело, мы подошли вплотную к этому судну.

Ночью мы всплыли. Расстояние до судна было совсем небольшим, в пределах слышимости. С нами был молодой француз, который уже несколько раз совершал путешествия на оккупированную территорию Франции и обратно. Он отправился к судну на небольшом каноэ, чтобы убедиться, что мы не ошиблись с выбором. На случай, если все-таки произошла ошибка, наш орудийный расчет был наготове. Каноэ скрылось в темноте, оттуда послышалась непонятная речь, после чего наш француз крикнул:

– Все в порядке, это свои!

С рыболовного судна спустили шлюпку, и через несколько минут нам передали два чемодана, набитых бумагами, и бутылку вина – сувенир для капитана. Он не остался в долгу и в качестве ответного подарка послал капитану французов бутылку шотландского виски. Пока шел обмен любезностями, наблюдатели заметили еще одно судно без огней, которое подошло к нам подозрительно близко. Мы спешно прервали разговор, выловили из воды нашего француза вместе с каноэ и поспешили прочь.

Кроме этого небольшого приключения, а также нескольких ложных тревог, во время этого похода не произошло ничего интересного. К концу похода мне удалось привести нервы в относительный порядок, но до самого конца службы я чувствовал себя неуютно ночью на поверхности. Окончательно избавиться от этого ощущения я так и не смог. Мне всегда казалось, что под водой безопаснее.

Наконец мы вернулись в форт Блокхауз, где нас ожидали две новости. Во-первых, Бен Бриан покидал «Морского льва» и принимал под командование «Сафари» – новую, усовершенствованную лодку класса S, постройка которой завершалась на верфи Кэммел-Лэрдс. Его место должен был занять Джордж Колвин, которого никто из нас не знал. А во-вторых, «Морской лев» отправлялся зимовать за полярный круг в русский порт недалеко от Мурманска.

Лейтенант Джордж Колвин командовал «Рыбой-луной», которая была повреждена немецкой бомбой во время стоянки в доке. А незадолго до этого он привел из Исландии первую немецкую подводную лодку, захваченную в плен во время войны. (Это была первая и единственная немецкая подводная лодка, взятая в плен самолетом. Во время своего первого рейса «U-570» была обнаружена на поверхности воды «хадсоном», который сбросил на нее четыре глубинные бомбы, причем настолько точно, что экипаж лодки вышел на палубу и поднял белый флаг. «Хадсон» кружил над лодкой до подхода надводных кораблей, которые отбуксировали сдавшуюся субмарину в Исландию. Позже ее отремонтировали и ввели в эксплуатацию под именем «График».) Наш новый командир имел очень белую кожу и ярко-рыжую бороду. Улыбаясь, он всегда смешно морщил нос. Со временем мы очень привязались к этому человеку.

В следующий поход мы вышли поздней осенью и направились к полярным широтам. По пути мы сделали остановку в Дануне, чтобы принять на борт специальные припасы и арктическую одежду. После этого мы зашли для дозаправки в Скапа-Флоу.

Той же ночью мы вышли из Скапа. Нам предстояло пройти полторы тысячи миль. Дул порывистый северный ветер, который в открытом море перешел в настоящий ураган. Такой яростной непогоды мне еще не доводилось видеть. В общем, начало похода было весьма многообещающим. Мне пришлось привыкать к нелегкой работе подводника в северных широтах. Ночью – ревущий ветер, взбесившееся море, приготовленная на скорую руку еда и повсюду влага: из боевой рубки вода попадала в пост управления, а оттуда находила себе дорогу во все уголки. Одежда постоянно была мокрой, и не было никакой возможности ее просушить. Но для меня самой большой пыткой было пробуждение на ночные вахты.

– С десяти часов ваша вахта, сэр. Кстати, старший помощник просил передать, что наверху суше не стало.

Кто-то трясет тебя за плечо, но ты отказываешься верить в неизбежность подъема и всеми силами стараешься вернуться в уютное тепло сна. Но грубиян не отстает и начинает трясти тебя настойчивее, не давая досмотреть сон об очаровательных блондинках.

– Через пять минут вы должны быть на мостике, сэр.

Сделав над собой титаническое усилие, ты приподнимаешься на локте и сонным взглядом всматриваешься в полутьму, отчаянно завидуя тем, кто может продолжать мирно храпеть за своими занавесками, и стараясь уверить себя, что корабль швыряет на волнах уже не так сильно, как четыре часа назад, когда ты ложился спать. Но лампа, висящая над столом, все так же мотается во все стороны, и ты понимаешь, что ничего не изменилось и море не укротило свою свирепость. Стеная и охая, ты опускаешь ноги на ходящую ходуном палубу, прислушиваясь к своим ощущениям. При такой болтанке стошнить может в любой момент. Проклиная все на свете, ты влезаешь в «урсуловский» костюм [8] и сапоги и плетешься по проходу к трапу. Когда ты карабкаешься вверх по трапу боевой рубки, лодку окатывает очередная волна, и тебя обдает ледяными брызгами, а заодно и тех, кто сидит в посту управления. Ты с проклятиями выбираешься из люка на мостик и оглядываешься по сторонам. Ночь темным-темна, оглушительно завывает ветер. Еще одна волна с грохотом обрушивается на палубу, и ты судорожно цепляешься обеими руками за ограждение мостика, чтобы не смыло за борт. Вода схлынула, ты подходишь к старшему помощнику, опоздав на три минуты, и он всем видом выражает свое неудовольствие. Он ждет, пока твои глаза привыкнут к темноте, сдает тебе вахту и, не задерживаясь, покидает мостик. Как ты ему завидуешь! Ты стараешься устроиться поудобнее, чтобы с минимальными потерями пережить два часа, но понимаешь, что ничего хорошего тебя не ждет. Ты напряженно всматриваешься в темноту шторма, инстинктивно втягивая голову в плечи, когда лодку окатывает очередной порцией ледяной воды. Причем ты втайне подозреваешь, что море метит специально в тебя. Бинокль при такой погоде бесполезен. Ты смотришь по сторонам и чувствуешь, как вода хлюпает в ботинках, ледяными струйками стекает по шее, проникает в перчатки и леденит пальцы, делая их деревянными. Ты всматриваешься в море, стараясь уловить какие-нибудь признаки приближающегося затишья, но понимаешь тщетность этих попыток. Прямо перед тобой виднеется носовая часть субмарины. Она то выныривает на поверхность, то зарывается в воду, подпрыгивая и дергаясь, как раненый кит на пути в преисподнюю. Ты стискиваешь зубы, отгоняя от себя остатки сна. Любопытная закономерность: чем ближе конец вахты, тем дольше тянется время. Если тот, кто должен тебя сменить, опаздывает, ты начинаешь ненавидеть его со страстью, на которую никогда не считал себя способным. Когда он наконец выползает из люка, произнося подобающие извинения, ты боишься раскрыть рот, чтобы не наговорить лишнего. Но когда ты сходишь с мостика и делаешь первые шаги вниз по трапу, то думаешь только о теплой койке и четырех часах блаженного сна.

8

«Урсуловский» костюм – специальная одежда для мокрой погоды, созданная капитаном Филлипсом, когда он командовал субмариной «Урсула» в начале войны. (Примеч. авт.)

Васко всегда опаздывал на вахту. Старший помощник наотрез отказался от чести быть сменяемым капитаном, и эта тяжкая доля выпала мне. Поэтому мои вахты всегда длились на десять – пятнадцать минут дольше. Потом нам пришла в голову великолепная идея: сдвинуть время начала каждой вахты на десять минут, не сообщая об этом Васко. Все прошло нормально, но теперь Васко не переставал жаловаться, что старший помощник всегда является на вахту с опозданием. У нас появилась привычка, сдавая и принимая вахту, говорить на искаженном немецком языке, изображая двух чопорных немецких офицеров. Процедура всегда завершалась фразой «Боже, храни Англию» и нелепым нацистским приветствием. Иногда мы старались все это пропеть, превращая комедию в отдаленное подобие вагнеровской оперы. Впередсмотрящие, наверное, считали, что у нас от холода повредился рассудок.

При такой погоде у нас не было покоя и днем, когда мы шли под водой. Волны часто были такими высокими, что даже на перископной глубине лодка качалась, как взбесившийся маятник; приходилось изрядно потрудиться, чтобы удержаться на нужной глубине. В перископ мы видели только бешеную пляску волн, а горизонт, если его удавалось разглядеть, прыгал так быстро, что за ним почти невозможно было уследить. Зеленые волны окатывали перископ, оставляя на линзах клочья пены. Иногда, чтобы окончательно не выдохлись батареи, нам приходилось уходить на большую глубину, обрекая себя тогда на полную слепоту. Следует отметить, что в открытом море движение волн ощущается даже на глубине 80 футов.