Крах «Грозы Вселенной» в Дагестане
Шрифт:
В аналогичном тоне, издеваясь над незнатностью происхождения шаха, ответил аварский нуцал Магомед-хан. «Ты упрекаешь меня в том, – писал он шаху, – что я не явился к тебе на поклон. Я воздержался от этого потому, что ожидал твоего прибытия к себе, чтобы принять и проводить тебя по нашему дикому горскому обычаю. Я слышал, что между тобою и нашими пастухами произошла драка (сражение в Андалале. – Н. С.). Уверяю тебя, что наши добрые воины не участвовали в этом и я не мог бы допустить этого, ибо драться с пастушьим сыном подобает лишь пастухам (по некоторым данным, отец шаха был пастухом. – Н. С.). Именно поэтому, увидев, что в руках наших пастухов огромное количество персидских баб, пленных верблюдов, мулл, лошадей и драгоценностей, наши добрые воины обвиняют меня в том, что им ничего не досталось. Для чего ты пришел к нам в горы и оставил здесь столько богатства? Не мы же имели дело с твоим братом (Ибрагим-ханом. – Н. С.), его убили джарцы (в 1738 г. – Н.
686
Цит. по: Тамай А. И. К вопросу о провале Дагестанской кампании шаха Надира. С. 122.
Столь же безрезультатно завершились переговоры Хасбулата с владетелями Аксая, Эндирея и Костека. Попытка подкупа владетелей и старшин Дагестана потерпела очередной провал. На истребительную войну захватчиков народы Дагестана ответили героической освободительной борьбой. Кольцо вокруг вражеского лагеря сжималось с каждым днем. В ставке шаха не проходило тревожное ожидание беды. В январе 1742 г. горцы отбили провиант, доставляемый шахским войскам Хасбулатом, а затем напали на шахский лагерь, «отчего его величество, – доносил Калушкин, – ужасно трепетал». [687]
687
АВПРИ, ф. 89: Сношения России с Турцией, оп. 89/1,1741, д. 4, ч. 2, л. 392.
От самого шамхала Хасбулата отложились многие подданные, недовольные его покорностью шаху, угрожая за это открытой расправой. Перепуганный шамхал обратился к шаху с просьбой прислать подкрепление в Тарки или разрешить ему переселиться с семьей в персидский лагерь. В своем обращении к шаху он подчеркивал, что «лезгинцы учинили между собой клятвенное обещание, а Усмей со всем горским собранием, которое в немалом состоянии исчисляется, совет положили: что они лезгинцы на восстановление с шахом примирения могут склониться только издалека, и для того надобно его величеству из границ (Дагестана. – Н. С.) выезжать в Ширванскую сторону или на Муганскую степь, а здесь в Дагестании оставил бы в аманаты знатного хана, наивяще одного из племянников». [688]
688
Там же, 1742, д. 4, л. 104.
Иранские войска находились в постоянной тревоге, болезни и голод уводили в могилу многих людей, неубранные трупы валялись на улицах Дербента. Шах обвел свой лагерь высоким земляным валом, а из-за опасения внезапного налета повстанцев перевез в Дербент семью, гарем и ценности. Но эти меры не могли обеспечить полной безопасности, пока сохранялось единство горцев и оставались с народом наиболее последовательные борцы за независимость, отличившиеся в предыдущих боях с противником.
Не случайно в феврале 1742 г. шах снова попытался расколоть силы дагестанцев, достигнуть соглашения с наиболее податливыми на угрозу и «ласки» владетелями и старшинами, прибегая нередко к прямому обману. Подтверждение тому – официальные заверения шаха о том, что он крепко сдружился с Портой, которая шлет ему войска на помощь, и по согласованию с ней назначил Сурхая «начальником всего Ширвана и Дагестана и в Дербенте жить оставил, дав ему и другим начальным людям многие вольности». [689] Однако по поступившим из Стамбула сведениям выяснилось, что «все хитрости и смятения происходит от самого шаха для успения в его намерениях… получения себе в руки двух сынов Сурхай хана… дабы поверили вышереченные Сурхаевы дети и из гор вышед, в руки войск его попали». [690]
689
АВПРИ, ф. 89: Сношения России с Турцией, оп. 89/1, 1741, д. 5, ч. 2, л. 546.
690
Там же, д. 4, ч. 2, л. 335.
Позиция дагестанских владетелей интересовала не только Надира, но и правителей Османской империи. Для зондирования почвы относительно дальнейших намерений шаха в январе 1742 г. в иранский лагерь прибыли османские послы Маниф-эфенди и Назыф Мустафа-эфенди с заверением о верности Порты договору 1736 г. [691] В то же время через своих осведомителей они дали знать дагестанским владетелям, что султану весьма приятно, «что они, дагистанцы, шаха мало боятся и… более он сам от них побежден, нежели они от него». [692]
691
Hekmat М. A. Essay sur I’histoire des relations politigues irano-ottomanes 1722 a’ 1747. P. 326.
692
АВПРИ, ф. 89: Сношения
От османских послов стало известно, что из Стамбула в Дагестан намерена выехать специальная делегация, в состав которой включен дагестанец Магомед-эфенди, для вручения наград и представления чинов местным владетелям, особенно отличившимся в разгроме Надир-шаха в Аварии. По словам османских послов, волей Стамбула сын Сурхая Магомед-хан признавался ханом Казикумуха с вручением ему драгоценного кинжала, сусликовой шубы и 50 тысяч куруш, его отцу Сурхай-хану предназначались шуба и 2 тысячи куруш, уцмию Ахмед-хану – драгоценный кинжал и 50 тысяч куруш, аварскому правителю Магомед-нуцалу и его приближенным Кевек-беку и Гаджи Курбану-эфенди предназначались богатые подарки. Однако наивысших почестей – звания шамхала Дагестана удостаивался мехтулинский владетель Ахмед-хан, наносивший неоднократные тяжелые потери врагу и гнавший отдельные отступавшие иранские части за пределы Дагестана. [693]
693
Erel S. Dagistan ve dagistanlilar. S. 107.
По-видимому, эти намерения турецкого двора не остались тайной для шаха, который возобновил неудачные попытки привлечь на свою сторону владетелей и старшин Дагестана. «Между тем, – доносил Калушкин 18 февраля 1742 г., – не перестает (шах. – Н. С.) всякие вымышляемые к ласканию горских владельцев Усмея, менынева Сурхаева сына и начальных аварских и иных деревень старшин средства употреблять которыми как видно не может намеренное свое желание достигнуть, ибо лезгинцы (дагестанцы. – Н. С.)… до последней капли крови крепко за себя стоять общим согласием связаны, и сверх того клятвою к дружной обороне себя утвердили, к чему и шемхала привлекать не оставляют». [694] Надо полагать, что это давление на шамхала не прошло бесследно. Как сообщал Калушкин месяцем раньше, шах стал сомневаться в верности своего вассала Хасбулата, начал питать к нему недоверие, а личный секретарь шаха Мирза Мехди-хан отзывался о нем «с вящим уничтожением». [695]
694
АВПРИ, ф. 77: Сношения России с Персией, оп. 77/1,1742, д. 4, л. 130.
695
Там же, л. 62.
В условиях нового подъема освободительной борьбы народов Дагестана положение оккупационной иранской армии продолжало ухудшаться. В конце 1741 – начале 1742 г. Калушкин неоднократно доносил, что шахское войско претерпевает «крайнюю во всем нужду… в версте от лагеря лежащую деревню он сокрушить не может», «у него (шаха. – Н. С.) с лезгин-цами развязалось тяжелое дело… от которого Персия стонать не перестает». [696] Особенно тяжелое положение сложилось в Дербенте и в его окрестностях, в том числе в шахском лагере, который стали называть «Иран хараб» («Гибель, разорение
696
РГВИА, ф. 20: Секретная часть экспедиции военной коллегии, оп. 1/47, ед. хр. 129, л. 114.
Ирана»). «В лагере шаховом такой недостаток имеется, – отмечал Калушкин, – что все генеральной голод претерпевают, не меньше того и здесь в Дербенте в пище крайне оскудение продолжается, ибо много людей от голода померло, и везде по улицам и паче в нижнем городе и за городом мертвые тела валяются, также и дорога отсюда до Шемахи оными устлана, между которыми и большая часть раненых, может быть те, которых шах от слабости за увечием ран оставил и отпустил к дому». [697]
697
Цит. по: Алиев Ф.М. Антииранские выступления. С. 166.
Естественно, что чем больше ослабевала шахская власть, владетели и старшины Дагестана более активно добивались покровительства России, надеясь на ее поддержку для окончательного свержения иранского владычества. Об этом свидетельствуют многочисленные обращения самих горцев в Кизляр и донесения российских представителей при шахе И.И. Калушкина и В.В. Братищева. Так, обращаясь к кизлярскому коменданту И. В. Засецкому 17 января 1742 г., анцухский старшина Галега подчеркивал, что шах предложил жителям аула вступить в персидское подданство, обещая денежную казну, на что они ответили: «Мы тебя государем не почитаем и казны от тебя не берем», а присланное войско разбили и обратили в бегство. «И впредь имеем намерение с ним дратца, ежели сам не отступит, пока наша мочь будет, и помрем в чем утвердились мы все присягою, и ежели вы нас любитя и хочитя видеть у государя в подданстве, – внушал Галега полковнику Засецкому, – то с известием просим к нам прислать человека, также просим сделать милость приказать нашим людям купить свинцу». [698]
698
АВПРИ, ф. 77: Сношения России с Персией, оп. 77/1,1742, д. 10, л. 11 с об.