Шрифт:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В один из последних дней марта 1944 года помощник военно-морского атташе при японском посольстве в Берлине капитан 1-го ранга Сатору Фукуда был срочно вызван к послу. Надо сказать, что подобные вызовы в последнее время становились особенно частыми. Чувствовалось, что высшие круги милитаристской Японии, как и Третьего рейха, изрядно занервничали: несколько ощутимых поражений на полях сражений в Европе и Азии возымели свои естественные последствия.
Опытнейший дипломат и старый разведчик, чрезвычайный
Однако вовсе без соблюдения традиционных правил приличия не обошлось, и оба собеседника, хоть и весьма беглым образом, постарались выразить высшую степень уважения друг другу — каждый в точном соответствии с местам, занимаемым им на иерархической лестнице.
После этого, не скрывая крайней своей озабоченности, Осима-сан немедля приступил к делу. Речь пошла о предстоящей чрезвычайно важной военно-политической акции, которую им, японским дипломатам, предстояло в ближайшем будущем осуществить. Кратко охарактеризовав самую суть операции, Осима-сан остановился на многочисленных подробностях относительно того, как разработать необходимые меры по транспортировке чертежей на ракеты ФАУ-1 в один из испанских портов, после чего на подводной лодке императорского флота их следовало незамедлительно доставить в метрополию.
С этой целью Сатору Фукуда был обязан предварительно связаться с главой внешнеполитической разведки Германии бригаденфюрером СС Вальтером Шелленбергом.
Договорились, что после того, как вся техническая документация будет отправлена по назначению (это завершит лишь первый этап задуманной операции), помощник атташе тут же известит посла секретной почтой.
Щелкнув каблуками, Сатору Фукуда вышел из кабинета и мысленно приступил к выполнению, казалось бы, несложной задачи…
В тот же день к зданию, где находилась главная резиденция VI отдела управления имперской безопасности рейха, подкатил черный «хорьх» с дипломатическим номером. Раньше, незадолго до войны, здесь, в районе Шмергендорфа — пригородной зоне Берлина, был размещен приют для одиноких стариков. Но в самый канун нападения фашистской Германии на Советский Союз всех этих безнадежно больных и обреченных на скорую гибель людей молодчики «папы» Мюллера из IV отдела РСХА (гестапо) отправили в крематорий ближайшего концлагеря.
Подобные дела для гестаповцев давно уже не были в новинку. Так, например, чтобы освободить помещения психиатрических лечебниц под будущие военные госпитали, по указанию рейхсфюрера Гиммлера и ответственного за проведение этого «мероприятия» группенфюрера СС Рейнгарда Гейдриха, все больные были умерщвлены и кремированы, а урны с прахом отправлены родным и близким уничтоженных.
Причем на всех без исключения стандартных бланках была указана одна и та же причина смерти: кровоизлияние в мозг. Эти извещения разнились только фамилиями «умерших», позже вписанными от руки канцеляристами концлагерей. Мало того, за эти «услуги» были выписаны счета, где с немецкой пунктуальностью перечислялись донесенные рейхом «расходы» по кремации и пересылке урн. Под циничный хохот дежурных гестаповцев урны заполнялись золой из общей кучи теми заключенными лагеря, которые находились там на «перевоспитании» в данное время.
Итак, у резиденции VI отдела управления имперской
Импозантная фигура японца, подпоясанного ритуальным самурайским мечом, у которого даже эфес был расписан золочеными иероглифами и разукрашен узорчатой насечкой, сразу же завладела вниманием присутствующих.
В ожидании вызова к начальству по важным служебным вопросам посетители в одиночку и группами прохаживались по просторному вестибюлю, теперь же они останавливались, с любопытством разглядывая вошедшего.
Многие приветствовали его. Фукуда-сан, продолжая идти в нужном ему направлении, энергично приложил руку к виску, одновременно отдавая честь всем находящимся в вестибюле офицерам. А их, как заметил про себя Фукуда, сегодня собралось тут, как никогда, много.
Наконец, очутившись в приемной, он был встречен молодым адъютантом в чине гауптмана, сидевшим за небольшим столом, уставленным сплошь телефонными аппаратами. Будучи предупрежден о посещении высокого гостя, дежурный тут же пригласил Фукуду в кабинет, где его ждал сам бригаденфюрер Шелленберг, руководитель внешнеполитической разведки рейха.
При этом, в знак особого уважения, адъютант услужливо склонил голову и, забегая вперед, сам открыл массивную дверь. Фукуда очутился в большой комнате, обставленной роскошной мебелью, устланной персидским ковром. Фукуда демонстративно, с подчеркнуто «японским колоритом» отвесил генералу глубокий поклон.
В свою очередь Шелленберг с выражением преувеличенной любезности на лице быстро вышел из-за своего массивного стола и чопорно пожал руку вошедшему. Потом вежливо, поддерживая гостя тоже якобы в «японском стиле», под локоть, проводил его к большому кожаному креслу. С достоинством, свойственным лишь настоящему самураю, гораздо медленнее, чем это требовалось по европейскому обычаю, Фукуда-сан опустился на место. И как бы желая подчеркнуть свою особую независимость в предстоящем обсуждении важнейших для обеих сторон вопросов, он поставил перед собой свой короткий меч и величественно возложил руки на зажатый между ног эфес.
И только после этих многозначительных манипуляций, принятых, правда, разве лишь только в Восточной Азии, Фукуда-сан выжидательно взглянул на бригаденфюрера. Шелленберг прекрасно понимал весь тайный смысл всего происходящего сейчас. Ему, в свое время закончившему иезуитский колледж, были весьма по душе все эти вроде бы весьма незначительные, но неординарные знаки, регламентированные тысячелетними кодексами чести во всех своих тонкостях — в особенности сейчас, здесь, в тиши этого кабинета, где он имел возможность еще раз почувствовать свою значительность.
Сначала Шелленберг дал гостю полную возможность сосредоточиться и только после этого спокойным голосом осведомился о его здоровье и самочувствии. Японец тут же поблагодарил и в свою очередь пожелал бригаде-фюреру долгих лет жизни. Теперь наступили мгновения той необыкновенной тишины, при которой присутствующие обычно собираются с мыслями. Двум опытнейшим разведчикам международного класса была предельно ясна истинная ценность взаимно проявляемых внешних знаков общепринятого ритуала, и каждый понимал серьезность предстоящего отнюдь не простого разговора.