Крах операции «Тени Ямато»

Богачев Николай Николаевич

Рейхсмаршал Герман Геринг — казалось бы второе лицо в Германии и официальный преемник Гитлера, обладал настоящей властью лишь как командующий люфтваффе да еще некоторыми концернами, конфискованными и просто захваченными на оккупированных территориях.

Рудольф Гесс — бывшее второе лицо по национал-социалистской партии, находился пока что в положении почетного пленника в Великобритании.

Колченогого Йозефа Геббельса, этого агитатора расизма, вообще можно было не брать в расчет. Правда, с назначением на пост имперского уполномоченного по тотальной военной мобилизации, он заметно укрепил свое положение

на иерархической лестнице гитлеризма, однако и этого фашистского лидера, при оценке противоборствующих сил, никто всерьез не принимал.

Когда Шелленберг вошел в кабинет рейхсфюрера и каждый из них поприветствовал другого обычным «зиг хайль», оба они, начальник и подчиненный, почему-то долго молчали, глядя друг на друга. В жизни случаются иногда такие странные моменты, когда один из присутствующих не ждет посещения другого, а этот другой пребывает в состоянии внутренней неуверенности и какое-то время не может собраться с духом, чтобы в непривычной для него обстановке начать разговор.

Так как Шелленберг прибыл без вызова, то ему, естественно, и пришлось начинать первому.

— Рейхсфюрер! — сказал он. — Хотя я пришел к вам с не совсем добрыми вестями, я обязан их вам сообщить со всей правдивостью. Информация, которой я сейчас располагаю, надеюсь, даст нам средства и время, чтобы в нужные сроки принять надлежащие меры для организации должного отпора врагу.

— Выкладывайте скорее, Вальтер, что у вас там сногсшибательного скопилось… Но имейте в виду, я тороплюсь на доклад к фюреру. Поэтому вашей милости, — улыбнулся он, — на все про все отводится не более десяти минут. Вы точно уверены, что ваши новости — действительно очень важны?

— Абсолютно, рейхсфюрер!

— Тогда продолжайте!

— Рейхсфюрер! Главному нашему резиденту в Юго-Восточной Азии неимоверно трудным путем удалось внедрить своего человека в штаб Макартура. Тот сообщил, что в штабных кулуарах идут разговоры о высадке на европейском побережье, якобы со стороны французского департамента Бретань на севере и Лазурного берега на юге, экспедиционных корпусов англо-американцев в конце лета или, в крайнем случае, в начале осени 1944 года.

Лишь теперь Гиммлер сообразил, какой важности сведениями они располагают. Опасаясь, что Шелленберг начнет подкреплять сказанное второстепенными, ненужными подробностями, он постарался опередить его:

— Если у вас, Вальтер, нет еще более важных сведений, то подождите, пока я свяжусь с рейхсканцелярией. Я немедленно доложу обо всем услышанном от вас фюреру. Можете курить, — после некоторой паузы добавил он.

Шелленберг встал из кресла, достал из портсигара сигарету и, закурив, отошел к открытой форточке, к окну, дальнему от стола рейхсфюрера.

— Здесь Гиммлер! — послышалось в тиши комнаты. — Мартин! Крайне необходима немедленная встреча с фюрером.

В трубке, видимо, послышались возражения, однако после слов: «партайгеноссе Мартин Борман» — Гиммлер сразу перешел на официальный тон. «После данных, которыми я обладаю, — сказал он, — при неблагоприятном исходе некоторых обстоятельств не сносить головы не только мне, но и вам. Поэтому, мой друг, вам полезнее будет отменить все визиты к фюреру и дать адъютантам указание препроводить меня в приемную через боковую дверь. Хайль Гитлер! До встречи, мой друг, до встречи!»

Закончив разговор

с Борманом, Гиммлер сообщил Шелленбергу, что тот должен сопровождать его во время визита к фюреру.

— То есть, я так понимаю, — запнулся Шелленберг, — вы хотите сказать, что мне у фюрера надо быть рядом с вами?

— Более того, свою новость вы сообщите сами. Не забудьте при этом упомянуть имя генерал-фельдмаршала Альфреда фон Шлиффена — первоначального теоретика молниеносных кампании одновременно против Франции и России, и о гениальном предвидении фюрером подобного оборота событий — войны на два фронта.

В условиях любого диктаторского, авторитарного режима управления обществом ложь, лицемерие и лесть являются краеугольным камнем в отношениях между государственными чинами. Всяческое славословие снизу и благосклонное приятие почестей обнажают всю надуманность и несовершенство единоличных действий диктатора, высвечивают неблагополучие на всех уровнях, обнаруживают невозможность справиться с возникающие ми трудностями и пороками такого недемократичного руководства страной.

Лесть и угодничество проявились и на этот раз, в общении Шелленберга с Гиммлером.

— Надеюсь, что по ходу беседы с деталями вы справитесь сами? — спросил Гиммлер.

— Иес, сэр! — почему-то по-английски заверил его Шелленберг.

Гиммлер с недоумением посмотрел на Шелленберга, удивляясь столь экстравагантному и не совсем уместному ответу, однако промолчал и тут же, подойдя к встроенному в степу платяному шкафу, надел шинель…

На высококлассной машине Шелленбергу приходилось ездить не так уж редко, и все же он откровенно наслаждался изысканным комфортом мягко покачивающегося «опель-адмирала».

У бокового входа в рейхсканцелярию их уже ждали. На ходу обменявшись приветствиями с начальником караульной охраны эсэсовцев, они вошли в приемную и разделись. Тут же их пригласили в кабинет к Гитлеру. Будучи шефом внешнеполитической разведки, Шелленберг посещал кабинет фюрера, можно сказать, регулярно, даже, если не считать светских приемов, когда его присутствие было просто необходимо.

И тем не менее, всякий раз, когда Шелленберг заходил к Гитлеру, его сковывал какой-то неодолимый страх. Если даже встреча с фюрером заканчивалась вполне благополучно, шеф внешнеполитической разведки рейха успокаивался лишь по прибытии домой, в свой особняк, когда, надев любимый махровый халат и удобно устроившись в качалке перед горящим камином, он подолгу курил, глядя в огонь. Чашечка кофе, отличным приготовлением которого Шелленберг чрезвычайно гордился, успокаивала его даже в минуты анализа самых неудачных встреч с высшими руководителями государства.

Среди сослуживцев Шелленберга считали баловнем судьбы — потому что, находясь на высоких постах и в непосредственной близости к опасным зонам большой политической карьеры, он в то же время менее всех иных рисковал своей головой, — в результате искусного лавирования всегда оставался на виду и в фаворе.

Кабинет рейхсканцлера Великой Германской империи, как высокопарно именовали национал-социалисты свое государство, был обширен. Застилавший его ковер с обильным ворсом напоминал шкуру спрятанного под ним чудовища, будто бы уходившего своим громадным туловищем далеко в глубину здания. Бросалась в глаза показная роскошь и претензия на изысканность.