Крах тирана

Казиев Шапи Магомедович

Добравшись до тыквы, слон засунул ее в свой огромный рот и замотал от удовольствия головой.

– Вах! – восторженно зашумели люди.

Но продавец тыкв на этот раз не выдержал:

– Этот шайтан сожрал уже вторую тыкву! Пора бы и заплатить!

Лала-баши кивнул слуге, и тот сунул продавцу монету.

– Хвала Аллаху! – тут же закричал продавец. – Это благородное животное знает, у кого лучшие тыквы в Дербенте!

– Пойдешь со мной, – велел Мусе-Гаджи Лала-баши.

Сообразительные слуги тут же погрузили на слона свои корзины и, весело обсуждая способности удивительного

существа, пошли следом за Лала-баши. На этот раз им повезло: идти нужно было в гору, и прежде они добирались до цитадели едва живыми со своими тяжелыми корзинами, тогда как Лала-баши ехал на отличном коне.

Глава 55

Они приближались к крепости Нарын-кала – цитадели Дербентской крепости, грозно возвышавшейся над городом. Сердце Мусы-Гаджи взволнованно билось. Он не раз думал, как сюда пробраться, но высокие стены цитадели и многочисленная охрана делали неосуществимыми его замыслы. Все, что он сумел узнать о свой пропавшей возлюбленной, говорило о том, что она или в гареме Надира, или ее уже давно нет на этом свете. Но сердце подсказывало ему, что Фируза жива и ждет своего любимого.

Наконец, стража отворила высокие, окованные железом сводчатые двери, и они оказались во дворце. Впрочем, сам дворец занимал лишь ближнюю часть огромной цитадели, а остальное место было занято шатрами и палатками шахской гвардии. Дворец Надира охранялся тремя цепями стрелков. Они стояли тесными рядами, опираясь, как на посохи, на свои мушкеты.

Муса-Гаджи искоса поглядывал вокруг, стараясь не проявлять своего интереса. Дворец утопал в аромате цветущего миндаля, а каменные строения украшали первые весенние цветы. Из источников в виде каменных львов лились прозрачные струи. Каменные лестницы разбегались в разные стороны, а от небольшой площади поднимались амфитеатром, как будто здесь давались представления. Неподалеку виднелись белые купола хамамов. По пути к гарему Муса-Гаджи заметил в земле несколько темных ям, накрытых каменными крышками с дырой посередине или железными решетками. Это были зинданы, где содержали преступников. В другом месте из земли выступало нечто похожее на горло огромного кувшина – это оказалось водохранилище.

В цитадели было много удивительного, но Лала-баши направился к гарему – небольшому красивому зданию с ажурными деревянными ставнями на окнах.

Фасад его был украшен гирляндами ярких тканей, перевитых жемчугом и золотыми кольцами.

Прежде чем Муса-Гаджи приблизился к гарему, на него надели капюшон с тонкими прорезями для глаз.

– Не смотри, куда не надо, если хочешь сохранить свои глаза, – пригрозил Лала-баши.

Но и через узкие прорези Муса-Гаджи видел заветные ставни, за которыми мелькали неясные тени.

Из гарема появились молоденькие, ярко наряженные евнухи. Они забрали часть корзин и скрылись за дверями сераля, охраняемыми двумя огромными безбородыми маврами, тоже евнухами. Их обнаженные секиры всегда были готовы снять голову с тех, кто проявлял излишнее любопытство.

Затем пришли служанки, закутанные в чадры. Они принесли корзинки из ажурного золота, украшенного самоцветами, и принялись раскладывать в них привезенные сладости: финики, изюм, лукум, халву.

Корзинок было десять – по числу невольниц, составлявших походный гарем падишаха. Жены и остальные наложницы после покушения на Надир-шаха были возвращены в Мешхед до той поры, пока не совершится окончательное покорение Дагестана.

Услышав про слона и его молодого погонщика, Фируза вздрогнула. Еще не понимая, что с ней происходит, она бросилась к окну и прильнула к ставням. Внизу действительно был слон. Он смешно стоял на задних ногах, пытаясь достать связку фруктов, которую держал на конце своей длинной пики мавр – стражник гарема. Фрукты висели, как наживка на удочке, и слону приходилось кружиться, чтобы достать ускользающее лакомство. Гаремные дамы восторженно аплодировали и бросали погонщику монеты сквозь ставни. А Фируза все ждала, когда погонщик поднимет на нее глаза.

Муса-Гаджи собирал монеты, разбегавшиеся по каменным плитам, и ждал случая, когда Лала-баши отвлечется, и тогда Муса-Гаджи рискнул бы посмотреть на тех, кто так весело смеялся над проделками его слона. Но, когда это ему удалось, ставни по-прежнему оказались закрытыми. Суровые порядки гарема не допускали вольностей, по крайне мере – внешних.

– Что еще умеет твой слон? – спросил Лала-баши, явно довольный представлением.

– Много чего, мой господин, – ответил Муса-Гаджи, продолжая собирать монеты. Тут он увидел корзинки, почти уже полные сладостей, и добавил:

– Еще мой слон умеет поднимать и подавать всякие вещи. Если будет ваше высокое соизволение, слон поднимет эти корзинки прямо к окнам гарема.

Лала-баши подозрительно посмотрел на Мусу-Гаджи, продолжавшего собирать монеты, затем на слона, который уже проглотил снятые с пики фрукты, а теперь помогал Мусе-Гаджи собирать монеты.

– Такого я еще не видел, – сказал Лала-баши и крикнул служанкам гарема:

– Принесите это сюда.

Те с поклоном поставили перед своим господином корзинки, предназначенные невольницам.

– Я жду, – сказал Лала-баши Мусе-Гаджи. – Пусть это создание покажет свое искусство.

– Слушаю и повинуюсь, – ответил Муса-Гаджи и подал слону первую корзинку.

– Лейла! – крикнул Лала-баши. – Можешь открыть окно!

Ставни тут же отворились. Муса-Гаджи пикой указал слону на открытое окно, и тогда слон поднял корзинку и осторожно поставил ее куда следовало. В окне появилась головка, закрытая драгоценной чадрой, и корзинка исчезла. К ногам Мусы-Гаджи упала еще одна монета.

Так продолжалось несколько раз, но Мусе-Гаджи так и не удалось разглядеть ту, увидеть которую он так жаждал.

– Азра! – выкрикнул Лала-баши имя еще одной невольницы.

Но ставни остались закрытыми.

– Эта строптивица сведет меня в могилу! – сердито воскликнул Лала-баши. – Пора бы уже привыкнуть к новому имени! Азра!

Но ставни оставались по-прежнему закрытыми.

– Наш падишах – вместилище терпения, – покачал головой Лала-баши. – Не счесть упрямиц, красота которых давно истлела в чертогах смерти, а эта будто околдовала нашего повелителя… – У Лала-баши кончилось терпение, и он назвал невольницу ее настоящим именем: – Фируза! Да обрушится на тебя гнев повелителя!