Крах
Шрифт:
– Если объяснений слишком много, значит, это оправдания, – философски произнесла Ди.
Бергер и Блум уставились на нее. Она лишь пожала плечами.
– Основы психоанализа, – пояснила она. – Если видишь несколько мотивов, значит, истина вообще в чем-то другом. Он постоянно темнит, даже перед самим собой. Он считает себя благородным разбойником, а я думаю, что он простой садист.
– Садист?
– А с чего вдруг всаживать топор в лоб? Что за ерунда? Такое может сотворить только полностью больной человек.
– Или если ненависть
– Вернемся к старику, – сказала Ди. – Кто он? Почему в этой драме ему отведена исключительная роль?
– Как мы уже сказали, старикан был их главным клиентом, – сказал Бергер. – Он заказал наибольшее количество курсов омоложения, а «Hells Angels» доставили жертв из-за границы. Если мы наблюдаем моральное возмущение и самопрезрение в разных долях, логично начать с истоков – с желания жить вечно. Этот тридцатидвухлетний мужчина – воплощение катастрофичности такого желания. Черт, речь идет о человеческих жертвах – кто-то приносится в жертву ради того, чтобы кто-то другой жил дольше.
Взгляды трех пар глаз метались над пирсом. Чувствовалась та самая дрожь, что обычно сопровождает процесс высвобождения истины, которая появляется на свет как жемчужина из закрытой раковины. Она ускользала, а они ловили ее. Все трое чувствовали, что дали много правильных ответов, но до сути пока не добрались. Чего-то по-прежнему не хватало.
Кто этот пожилой мужчина?
Кто убийца? Где он?
В этом и заключалось ядро. Жемчужина. Во всяком случае, им удалось просунуть нож между двух плотно сжатых створок раковины.
– Мне кажется, мы на правильном пути, – сказала наконец Блум. – Или, во всяком случае, близки к нему. Не в глаз, но в бровь.
Бергер повернулся к Ди. Она отчего-то сильно нахмурилась. Поймав на себе взгляд Сэма, она сказала:
– Мы ошиблись. Эти два дела связаны не только двухсторонней стрелкой и крестом.
– А чем еще? – спросил Бергер, удивляясь наивной надежде в собственной интонации.
– Когда я просматривала собранную вами информацию, я это упустила. А теперь вижу связь. Старый белый «Вольво V70». С вмятиной.
Бергер и Блум смотрели на нее во все глаза, а она продолжала:
– И машина, и вмятина были замечены в связи с убийством в Эскильстуне. Вмятина рядом с передней фарой.
Блум начала что-то проверять в компьютере.
– Вот как, вмятина, – пробормотала она.
Бергер кивнул. Когда он заговорил, в его голосе все еще звучала та самая наивная надежда. И его это даже не раздражало.
– А значит, Самиру пора расширить поиск белого «Вольво».
Какое-то время все трое молча смотрели друг на друга.
Несмотря на быстрое приближение дня летнего солнцестояния, сейчас было отчетливо видно, как садится солнце: отражения в воде небольшой бухточки покраснели и стали длиннее.
– Итак, что мы имеем, – подытожила Блум. – Письмо в Андалусию, по крайней мере, в его нынешнем виде, нам не сильно поможет. Так же как и старина Руфус.
– Я так понимаю, вы мне разрешите поиграть с вами? – с усталой улыбкой спросила Ди.
– Сначала поезжай домой, тебе надо выспаться, – сказал Бергер. – Завтра решишь сама – как-никак, ты все еще полицейский. Если захочешь, приезжай прямо утром со всем своим оборудованием. Я сегодня останусь ночевать в эллинге.
– Приеду, – сказала Ди. – Как я уже говорила, нет ничего полезнее креативной полицейской работы.
Молли Блум тяжело вздохнула и потянулась.
– Кстати, о полиции, – сказала она, зевая. – Интересно, чем они сейчас занимаются.
44
Эрьян был не просто тридцатилетним мужчиной, он был комиссаром полиции. Он сидел неподвижно в гражданской машине, глядя на дома, нависающие подковой над темным, пустынным внутренним двориком. Темным, несмотря на разгар дня.
Эрьяну не хотелось выходить из машины, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснит ситуацию.
В самом дальнем из домов сейчас лежал третий труп с топором в черепе. Официально Эрьян должен был придерживаться директив, гласящих, что это преступление – вышедшее из-под контроля насилие, связанное с наркотиками, а самому Эрьяну следует быть наивным карьеристом и слушаться начальства. Неофициально он собирался гнуть свою линию.
Хотя теперь это было сложнее, чем когда-либо: он лишился единственной суперсилы, на которую так надеялся: Дезире зашла слишком далеко и ее отстранили еще до того, как она успела отчитаться. Разумеется, Эрьян был благодарен ей за то, что она не упомянула об их соглашении в разговоре с Конни Ландином. В то же время ему интересно было, насколько она продвинулась. И как много информации она от него скрыла. Но возможности спросить не предвиделось. Это помешало бы ему в выполнении главной задачи.
Эрьян содрогнулся. Он догадывался, что узнает убитого.
Он понимал, и в то же время не понимал ничего. Это никак не было связано с его задачей. Скорее с какой-то другой, темной частью его жизни.
Он думал о том, кем он был, кем стал. После того события и дальше. Неожиданный бунт. Компания. Чужая страна, из которой его спасли. Смена имени. Истребление прошлого. Обретение его вновь.
Новая жизнь. Вот эта. Жизнь полицейского.
Его кривой путь к возмездию. К справедливости.