Крамола. Книга 1
Шрифт:
— «Эшелон», «эшелон»…. — тихо проговорил Шиловский.
Андрею показалось, что сейчас он думал о своих часах. Может быть, о том парне по фамилии Крайнов…
— Но вернемся к нашим делам, — встрепенулся Шиловский. — А во что вы сейчас верите без всяких условий? Вопрос, разумеется, риторический. Но мне бы хотелось знать ваши фантазии о будущем.
— В детей, — сказал Березин.
— Любопытная вера… Конечно, придут нам на смену наши дети, и у них все-все будет по-другому… Да. Они будут мудрее нас и пойдут дальше… У вас есть дети?
— Вы же знаете, что
— А у меня есть! — счастливо улыбнулся Шиловский. — Два мальчика и девочка. Уже довольно взрослые… Ну, хорошо, — он снова посмотрел на часы и перехватил взгляд Андрея. Медленно спрятал часы в карман, снял пенсне. Глаза стали задумчивыми, однако пытливость и настороженность не потухли, а как бы потеряли остроту. — А помните человека по фамилии Крайнов? — неожиданно спросил Шиловский. — Там, в «эшелоне»?
— Помню, — твердо сказал Андрей. — Я все очень хорошо помню.
— Глупо погиб человек. За чужие часы.
— Не совсем глупо, — поправил Андрей. — Глупостью он спас вас.
— Да, — вздохнул Шиловский. — Я вспоминаю о нем, как только достаю часы. Не хочу, а вспоминаю… — Он выдержал паузу, затем надел пенсне. — Пора. Нас ждет Товарищ Троцкий.
— Что?! — поднялся Андрей.
— Нас ждет товарищ Троцкий, — сухо повторил Шиловский и встал. — Прошу вас отвечать коротко и по существу. Он не любит лишних слов. Он очень занят.
— Зачем… Зачем это нужно?! — закричал Андрей. — Что вы меня таскаете?
— В этом здании не принято много спрашивать, — жестко произнес Шиловский. — В этом здании принято больше слушать.
И пошел к двери, стуча каблуками блестящих офицерских сапог…
Троцкий стоял у карты и что-то быстро писал. Он повернул голову к вошедшим и снова уткнулся в карту.
— Товарищ Троцкий… — начал было Шиловский, но тот отрезал:
— Вижу.
Шиловский сел на стул у двери. Андрей продолжал стоять, автоматически приняв стойку «смирно».
— Что вы должны были сделать с пленными? — спросил Троцкий, не отрываясь от записей.
— Найти подводы или лыжи. И вывести из тайги, — размеренно сказал Андрей и расслабился.
— Где? — Троцкий впервые глянул на него. — Где бы вы нашли подводы и лыжи? Заняли у бандитов?
— Нужно было искать, — ответил Андрей. — Или срубить полозья с нарт…
— Нужно было расстрелять немедленно! — крикнул Троцкий и бросил на стол блокнот. — А не ждать сутки, когда бандиты по всем законам войны стали пленными! Это вы их сделали пленными! — Он поднял телефонную трубку, подержал, затем бросил на рычаг. — Идите! — приказал он. — Шиловский, на одну минуту…
Шилрвский махнул рукой Андрею. Андрей вышел из кабинета. Встал посреди коридора, тряхнул головой: голос председателя Реввоенсовета звучал в ушах металлическим звоном.
Он прошел по коридору и вновь остановился, прислонившись плечом к стене. Нужно было расстрелять немедленно. Это вы их сделали пленными… Значит, не нужно было брать в плен? Но как стрелять в безоружных? Когда поднимают руки?..
Андрей оторвался от стены, оглянулся. Мимо взад-вперед проходили краскомы, скрипели офицерские
— Нужно было расстрелять немедленно!
31. В ГОД 1918…
На пятые сутки, — а считал их Андрей по спичкам, убывающим из коробка: в день по одной, — он неожиданно вышел на след, пробитый камусными лыжами. Ел он за все это время лишь дважды: первый раз насобирал мороженой калины и страдал после этого резями в желудке; второй раз, когда застрелил рябчика.
Встав на лыжню, он уже не сходил с нее и к концу шестого дня вышел к избушке в истоке ручья. Он сделал круг, принюхиваясь к жилью, но в зимовье, похоже, никого не было.
Андреи сразу же набрал дров из поленницы и вошел в избушку. Пока растапливал печь, огляделся: ничего особенного, обыкновенное промысловое зимовье. Топчан с перовой подушкой, полки, бочка с продуктами, на пялах под матицей сушились шкурки. Несколько винтовочных гильз валялись на столе, и когда Андрей ходил по половицам, гильзы позванивали, словно колокольчики. Жестяная печурка уже гудела, а он, нависая над ней, все еще осматривался и никак не мог понять, что же в избушке не так, что мешает ему наконец успокоиться и перевести дух. И лишь когда он согрелся и, сняв кожух, хотел повесить его у двери, понял: на гвоздях, вбитых в стену, вцсели два полушубка, шинель и крестьянский ватник — не слишком ли для одного человека? Ложка одна, кружка одна, а одежды — на четверых…
Он заглянул под нары: пара подшитых валенок, три пары поношенных яловых сапог и одна пара — совсем новых…
Окончательно встревоженный, он выскочил на улицу, прислушался — тишина. Лес только чуть постанывает под кухтами снега, пощелкивают сухие сучки. Было еще светло, день догорал за горой, словно брошенная туда головня. Тревога и голод сосали под ложечкой; от предчувствия неприятного набегали слезы — ослабли глаза…
— Потом он никак не мог объяснить себе, что толкнуло его, голодного и холодного, уже в который раз сделать большой круг возле зимовья по убродному, по щиколотку снегу. Он даже не пытался искать каких-либо следов или примет, способных объяснить неясную тревогу, исходящую от обилия одежды и обуви в избушке. Припорошенный недавним снегом волок он заметил сразу и пошел по нему за ручей.
В глубине души он все-таки надеялся увидеть тушу лося, припрятанную от зверя, или лабаз с провиантом, но не то, что уже рисовалось в воображении.
В двухстах саженях от избушки, в наскоро откопанной яме, лежали стылые человеческие трупы, присыпанные снегом. Андрей смел рукавом порошу с верхнего — бородатый, незнакомый мужик, убитый выстрелом в лицо. Другой был совсем молодой, лет семнадцати, в исподнем, пристывшем к телу. Остальных Андрей не стал смотреть, выбрался из ямы и с той секунды уже не мог идти не озираясь.