Красавица и генералы
Шрифт:
Илья заворчал обиженным тоном что-то неразборчивое, но из-за стола не вышел.
На лицах солдат появились улыбки, которые как бы говорили: "Вот ты какая! А вот мы поглядим, что ты нам покажешь?" Они тотчас уловили, что хозяйка бессильна даже против собственного работника, и, поняв, увидели в ней женщину, а себя - едва ли не прекрасными витязями.
– И на бруствер ставили под германские пули, и газами травили, и серой скотиной называли, - с дерзкой улыбкой вымолвил красноносый солдат. - Нынче никого нет над нами,
– Святое дело - нагодувать путников, - с горячностью сказала Фаина, хотя Нина ни в чем ее не упрекала.
Перемена в работниках была очевидной. Сколько времени Виктор отсутствовал, а они, казалось бы, так ясно понимавшие, что из себя представляют эти трое, которые убивали своих начальников и потеряли чувство родины, уже успели опьяниться дурманом своеволия.
Нина и Виктор очутились среди чужих. И отступить было некуда.
– Ты, Фаина, собери им на дорогу, - сказал Виктор. - А вы, граждане солдаты, уважьте хозяйку, спойте ей свои новые песни. Илье тоже интересно послушать... Верно, Илья?
Илья, довольный, что к нему обращаются за поддержкой, солидно произнес:
– Ну спойте, братцы, чтоб за душу взяло. Вот у нас днями казаки пели о, умеют станичники, аж внутре размякаить.
Светлоглазый, с мохнатыми пшеничными бровями солдат снисходительно улыбнулся, кивнул товарищам и, отбивая ладонями по столешнице, завел лихую частушку:
Эх, эх, эх!
Эх, жил бы да был бы,
Пил бы да ел бы,
Не работал никогда!
Красноносый и чубатый быстро вылезли из-за стола, ударили в ладоши, пошли приседать, выбрасывая коленца и радостно рыча какие-то дикие слова:
Жрал бы, играл бы,
Был бы весел завсегда!
Трудно было представить, что подобное могло родиться на свет божий рядом с настоящими военными песнями. После казачьих, где все дышит печалью разлуки и благоговением перед родной землей, разудалая частушка показывала, что все это измарано и выброшено за ненадобностью. Она была примитивна, бездушна, безобразна, но в ней таилась другая новая правда. Правда обезглавленного существа, живущего без цели и памяти.
Солдаты исполнили еще несколько куплетов и остановились. Улыбаясь, ждали похвалы.
– Как, Илья? - спросил Виктор. - Весело?
Илья не знал, что сказать. Он видел, что они плюют на все, и хотел ли, не хотел такой воли, но у него были дом, семья, хозяйство, от которых нельзя было освободиться, он оставался старорежимным казаком и не мог уважать этих бродяг-бездельников.
– Фаина, собирай харчи! - поторопила кухарку Нина. - Отблагодарим наших песенников... Признаться, я еще не привыкла к таким песням. Мы здесь отстаем от жизни... И сала побольше, Фаина.
– Иди к ребенку, - сказал Нине Виктор. - Мы сами управимся.
Нина не ответила, она смотрела на кухарку,
Фаина, разрезавшая пополам пласт соленого сала фунта четыре весом, шлепнула один кусок на другой, замотала их в узкую тряпицу и кинула на стол. Ее тело возмущенно колыхнулось под легкой кофтой.
– А ты что стоишь, уши развесил? - одернула Нина Илью. - Сейчас поедем. Вот незваные гости пойдут, ступай запрягать...
Она повернулась к солдатам, не дожидаясь ответа Ильи, и сказала:
– Спасибо за песни. Извините за скромное угощение. Харчей возьмете на дорожку.
Солдаты не ожидали, что их начнут так быстро выпроваживать, и закивали ей, забыв свои наглые ухватки, словно всегда ей подчинялись.
– Берите шинели, винтовки, - продолжала Нина. - С Богом.
И в две минуты они собрались, и вот уже их духу не было, лишь в окно было видно три фигуры, идущие к воротам.
– Да, - сказала Нина, глядя им вслед. - Спаси и сохрани, Господи!
Ей стало страшно, хотя они уходили все дальше и уносиди свою угрозу. Казалось, буря прошла стороной.
– А мне сон приснился, Нина Петровна, - признался Илья. - Мы с Виктором гадали, - а оно вот что... Не угадаешь... Дурнопьяный я от них сделался! Снаружи люди как люди, а внутрях - ничего святого. И засасывает, и засасывает, будто в трясину. Начисто воинскую присягу забыли. Уж как на словесности вдалбливают - не забудешь. А у них вылетело. Что есть присяга? Средь ночи отвечу. Присяга есть клятва, данная перед Богом и его святыми Евангелиями, служить верой и правдой государю и отечеству, хотя бы пришлось помереть за них. - Илья покачал головой. - Начисто вылетело! Так и будут бродить, пока смерть на них не наскочит.
– Они хуже покойников, - сказала Фаина.
– Они должны были нас защищать, - вымолвила Нина, укоризненно глядя на Виктора. - Не бояться смерти, голода, холода. Почитать командиров... Кто нас теперь защитит? Неужели и впрямь - немцы? - Она обратилась к Фаине: Прости, Фаина, что я на тебя кричала. Ты была дурнопьяная.
– Как белима обтрескалась, - согласилась кухарка.
– Ну авось не пропадем! - бодро сказала Нина.
– Не выдадим родные могилы, - поддержал ее Илья. - Мы немцу почистим рыло, утрем сопатку!
Было видно, что он понял Нину по-своему и бродяги-дезертиры уже не кажутся ему опасными. Эта воинственность была, конечно, глупой, петушиной, неуместной для его немолодого возраста. Не в бродягах, не в немцах было дело, а в державном порядке: корабль, в котором все они плыли, вдруг распался.
Нина поглядела на Виктора и Фаину, словно спрашивала: "А вы-то понимаете, где мы?"
Кухарка прибирала со стола, ее большие, обнаженные до локтей руки работали, чернобровое лицо отражало душевное равновесие.