Краш-тест
Шрифт:
Да-да, Ниночка, утешай себя. Надежда умирает последней, так? А уж насчет Германа врать – вообще днище. Ты думаешь, Максиму есть до этого дело?
А вот интересно, если бы он знал, что мы разошлись? Это что-то изменило бы?
Ну ты же ведь сама не хотела, чтобы он знал, разве нет? Думала по какой-то сложной дурости, что это все испортило бы между вами. Было бы там чего портить!
Я перечитывала написанные тексты и жевала торт, не чувствуя вкуса. Как будто картон. Хотелось поскорее остаться одной, но время тянулось, как резиновое. Да еще и Кристина задержалась, разгребая какой-то завал в кадровых
Наконец Кристина ушла. Едва дождавшись, когда за ней закроется дверь, я сделала то, что хотела сделать на протяжении как минимум шести часов. Разревелась белугой. А потом еще долго сидела и ждала, пока физиономия вернется в более-менее пристойное состояние.
Вчерашний вечер не обманул, погода действительно испортилась. Низкое небо висело прямо над крышами, едва не задевая их, и роняло редкие капли. К счастью, сразу подошла маршрутка и довезла меня до угла Фурштатской. Домой идти не хотелось. Если б не дождь, я бы, наверно, бродила по городу полночи, как делала всегда, когда было плохо. А так плохо, как сейчас, мне давно уже не было.
С ума сойти, а ведь еще утром думала, что хуже уже не бывает. Дура набитая!
Подходя к парадной, я машинально огляделась по сторонам. Сейчас только Германа не хватало для полного счастья. Да я его, наверно, вообще убила бы.
Второй этаж, третий. Вставила ключ в замок. И дернул же черт взглянуть вверх, на площадку между этажами. Ощущение было такое, как будто кто-то смотрит в упор. Лампочки там не было, и мне вдруг показалось, что на подоконнике сидит Максим. Вздрогнула и тут же поняла, что ошиблась.
Я честно хотела открыть замок, войти и захлопнуть дверь. Сидишь? Ну и сиди себе, хоть до утра. Хоть до Нового года. Тогда почему оставила ключ в замке и поднялась по ступенькам? Как будто это и не я была. Как будто смотрела на себя со стороны.
Поднялась, подошла к нему. Молча сгребла за рубашку под курткой, подтянула к себе. Впилась в губы – зло, грубо. Наверно, так делают мужчины, которым дела нет до того, что чувствует женщина. Мне было так больно, что хотелось выплеснуть эту боль на кого-то еще. Хотелось быть мерзкой стервой. Я сдернула Германа с подоконника и пошла вниз, ни слова не говоря. Куда ты денешься! Пойдешь за мной, как осел на веревочке.
Раньше, когда мы мирились после ссоры, целоваться начинали, еще не войдя в квартиру. Могли и до спальни не дойти. Стоя, в прихожей. На столе на кухне. В душе. Разве что не на потолке. Сейчас я закрыла дверь, бросила сумку на тумбочку и пошла в спальню, раздеваясь на ходу.
– Нина, - Герман остановился в проеме стенки. – Ты…
– Заткнись! – сказала я, обернувшись. И даже не поняла, действительно ли это прозвучало или молча выплеснулось в ненавидящий взгляд.
Неторопливо сняв с себя одежду, я сдернула с кровати покрывало, бросила на кресло, легла поверх одеяла. Герман все так же стоял в проеме и ошарашенно смотрел на меня.
Ну, мы будем трахаться, или ты будешь пялиться на меня, как баран на новые ворота? Ты же этого хотел? Ну так считай, что напросился. Только не пожалей потом.
Я закинула руки за голову – грудь поднялась призывно. Мне показалось, что он сейчас развернется и уйдет.
Господи, что я делаю?! Ведь я же ни капли его не хочу. Вернее, хочу – но не его. Желание, полностью состоящее из злости, досады, разочарования. Наложившееся, как новый кадр поверх отснятого, на желание к другому мужчине. Такого испытывать мне еще не доводилось.
Герман целовал меня, и я понимала, не испытываю ровным счетом ничего. То есть тело как-то реагировало по привычке, а я смотрела в потолок и думала, что на несколько заявок по квотам ответы так и не пришли, надо будет позвонить.
Зачем я вообще его привела? Хотела сделать хуже, вот только кому – ему или себе?
Когда он вошел в меня, я сразу поняла, что фейерверка не будет. Это было все равно, что ожидать оргазма от осмотра у гинеколога. И что теперь? Что-то такое изображать? Сказать: «Не, нафиг, не катит»? Просто молча дождаться финала? У нас с ним с самого начала сложилось четко: никто не притворяется. Если желания не было – так и говорили, открытым текстом. Поэтому в подобной ситуации я тоже оказалась впервые.
Да, наверно, это было бы круто. Затащить мужика в постель и в процессе сказать: знаешь, вообще-то не хочу. Но стоило признать: быть стервой я не умею. Так, жалким подобием. Поэтому я закрыла глаза и… представила, что со мной Максим.
Ох, какими цветами все вокруг сразу расцвело! Словно на какую-то волшебную кнопку нажала. Наслаждение накатывало волнами, оно было настолько ярким и острым, что я не могла удержаться от стонов, пока все вокруг не поглотила огненная вспышка.
Я открыла глаза – и снова чуть не застонала, только теперь уже по другой причине. Разочарование оказалось таким же острым, как и удовольствие несколькими секундами раньше.
Надо было если не душ принять, так хотя бы зубы почистить и косметику смыть. Но я буркнула, отвернувшись:
– Спокойной ночи. Мне вставать рано.
– Спокойной.
Герман встал, выключил свет и ушел в ванную. Я снова понадеялась, что он оденется и уйдет, но он вернулся и лег рядом. Провел рукой по моей спине – я не шевельнулась. Вцепилась зубами в угол подушки, а из глаз ручьями текли слезы. Вздохнув, он повернулся на другой бок.
Разумеется, я понимала, что тысячи, десятки и сотни тысяч пар во всем мире каждую ночь занимаются сексом в такой вот незримой компании кого-то третьего. По самым разным причинам. Мне и в голову не приходило кого-то осуждать, но все равно подобное казалось… жалким, что ли. И я думала, что никогда не буду спать с одним мужчиной, представляя на его месте другого.
А еще думала о том, что Максим сейчас лежит в постели со своей Заечкой. И уж точно не представляет меня на ее месте. И через три месяца на ней женится. А я… А что я? Да ничего. Ровным счетом ничего.
Зима будет вечной…
= 21.
4 октября
Я даже не ожидала, что сразу усну. Сон был рваный, нервный, тяжелый, и проснулась я с такой деревянной головой, как будто после капитальной пьянки. За окном – темень, только свет фонарей с бульвара едва пробивался сквозь шторы. Герман спал, обхватив подушку руками. Часы показывали половину седьмого.